— А что касается причин твоей смерти, мы поговорим об этом — с ним — на борту флайера… если будет время. Теперь возвращайся на место. Тебе нетрудно проявить себя, потому что он слаб и болен, но сейчас мне нужен он, а не ты. И если ты не уберешься, я найду на тебя управу.
— Сьер…
— Да, Северьян? Ты боишься? Тебе приходилось ступать на борт таких приспособлений?
— Нет, — ответил я, — но я не боюсь.
— Помнишь свой вопрос насчет их энергии? Это правда, в некотором смысле. Их подъем обеспечивается антиматериальным эквивалентом железа, который удерживается в запорной трубе благодаря магнитным полям. Поскольку антижелезо имеет перевернутую магнитную структуру, его отталкивает сила промагнетизма. Конструкторы этого флайера окружили его магнитами, поэтому, дрейфуя в сторону от своего места в центре, он оказывается в более сильном поле и вытесняется назад. В мире антиматерии это железо весило бы столько же, сколько большой камень, но здесь, на Урсе, оно противодействует весу провещества, использованного в конструкции флайера. Следишь за моей мыслью?
— Кажется, да, сьер.
— Беда в том, что наша технология не позволяет герметично закрывать камеру.
Часть атмосферы — несколько отдельных молекул — всегда просачивается через поры сварных швов или же проникает через изоляцию магнитных проводов. Каждая такая молекула нейтрализует свой эквивалент антижелеза, генерируя теплоту. Всякий раз, когда это происходит, флайер теряет бесконечно малую часть подъемной силы. Единственное решение проблемы, найденное на сегодняшний день, — это удерживать флайер на максимально возможной высоте, где практически отсутствует давление воздуха.
Флайер осторожно опускался вниз. Теперь он был достаточно близко, чтобы я мог по достоинству оценить удивительную плавность его контуров. Очертаниями он в точности повторял вишневый лист.
— Я не совсем понял, — вмешался я, — но, полагаю, канаты должны быть невероятно длинными, чтобы флайер мог подняться на нужную высоту и принести хоть какую?нибудь пользу. К тому же есть опасность, что асцианские пентадактили, подобравшись ночью, перережут канаты, и тогда флайеры отнесет прочь.
Женщины?кошки оживились. Еле заметная улыбка тронула их губы.
— Канат нужен только для приземления. Без него нашему флайеру потребовалось бы немалое расстояние для разгона, чтобы благополучно спуститься. Однако, зная, что мы внизу, флайер выбрасывает трос, как утопающий протягивает руку человеку, который вытащит его из воды. Понимаешь ли, он обладает собственным разумом. Не таким, как у Мамиллиана, но созданным по нашему усмотрению, то есть вполне достаточным, чтобы избегать всяческих неприятностей и спускаться к земле, когда от нас поступает соответствующий сигнал.
Нижняя часть флайера была сделана из светонепроницаемого черного металла, а верхняя представляла собой купол, совершенно прозрачный и почти неразличимый для человеческого глаза — вероятно, из того же материала, что и крыша Ботанических Садов. На корме торчал ствол орудия, того же типа, что носил на себе мамонт, на носу — еще одна пушка, в два раза больше кормовой.
Автарх поднес руку ко рту и будто шепнул что?то в ладонь. В куполе флайера появилось отверстие (словно дырка в мыльном пузыре), и к нам спустилась серебристая лесенка, на вид такая тонкая и иллюзорная, будто паутинка.
— Как думаешь, сумеешь подняться? — спросил Автарх.
— Если только руки не откажут.
Он пошел первым, а я позорно потащился следом, волоча раненую ногу. Сиденья внутри флайера представляли собой длинные скамьи, тянувшиеся вдоль корпуса и обитые мехом; но даже этот мех показался мне холоднее, чем лед. Отверстие в куполе за моей спиной уменьшилось, потом исчезло вовсе.
— Здесь внутри сохранится такое же давление, как на поверхности Урса, независимо от того, на какую высоту мы поднимемся. Так что не бойся, не задохнешься.
— К сожалению, я слишком невежествен, чтобы испытывать страх, сьер.
— Хочешь взглянуть на свой бывший базель? Они там, намного правее, но я постараюсь найти их для тебя.
Автарх уселся перед рычагами управления. До тех пор я встречал машины лишь у Тифона, Балдандерса да еще у мастера Гурло в Башне Сообразности. Именно машин, а не удушья, я боялся, но мне удалось подавить свой страх.
— Когда ты спас меня вчера вечером, ты дал понять, что не знал, сражаюсь ли я в твоей армии.
— Я навел справки, пока ты спал. — Это ты приказал нам наступать?
— В каком?то смысле… Я отдал приказ, что повлекло за собой ваше передвижение, но непосредственно с твоим базелем я не имел ничего общего. Ты возмущен моим приказом? Присоединяясь к нам, разве ты не знал, что рано или поздно тебе придется сражаться?
Мы поднимались ввысь или (чего я уже однажды опасался) падали прямо в небо. Но я вспомнил дым, металлический рев трубы, воинов, обращенных свистящими молниями в кровавое тесто, и ужас сменился гневом.
— Я ничего не знал о войне.
— Я ничего не знал о войне. А много ли ты знаешь о ней? Ты когда?нибудь участвовал в настоящем бою?
Он бросил на меня взгляд через плечо, и его голубые глаза вспыхнули.
— Я принимал участие в тысяче сражений. Ты — это двое в обычном исчислении. А сколькими людьми, по?твоему, исчисляюсь я?