Ангелы террора

Я спрятал руку с наганом за спину и левой рукой, тихонько, чтобы не щелкнул, взвел курок…

— Доктора говорят, если не пошлю ее к морю, помрет. Дочь-то единственная, любимая, денег ни гроша, службы лишился, а тут человек подошел, предлагает…

Я подождал, пока любящий отец окажется напротив простенка, на котором ничего не висело, и молча, не вмешиваясь в разговор, навел на него наган. Он запнулся на полуслове и замолчал. Все присутствующие обернулись в мою сторону. Илья Ильич смотрел прозрачными, равнодушными глазами, Таня с неподдельным ужасом, а пленник недоумевающе-удивленно. Я тщательно прицелился в него и выстрелил. Кисло запахло пороховым дымом. Таня вскрикнула и закрыла лицо руками. Киллер медленно сполз по стене на пол.

— Вы его застрелили? — поинтересовался Поспелов, с интересом разглядывая неудачливого наемника.

— Нет, — небрежно ответил я, — пока не застрелил, но скоро застрелю.

— А по-моему, вы все-таки его застрелили, — продолжил говорить тихим голосом Илья Ильич, когда увидел, что на его лицо, из-под волос, потекла струйка крови. — Жаль, он мог многое рассказать.

— Невелика потеря, — холодно сказал я, хотя у самого сердце предательски дрогнуло. Я целился сантиметров на пять выше головы, и так промазал, — у него в рукаве спрятан нож, и неизвестно, как он умеет им пользоваться.

— Мне тоже что-то такое показалось, — согласился со мной Поспелов и, забыв о своей аристократической брезгливости к обыскам, поднял безжизненную руку оппонента и засучил рукав пальто.

Мы увидели пристегнутую к руке рукоятку ножа. Илья Ильич вытянул из скрытых за манжетой рубашки ножен длинный, узкий клинок и бросил его сзади себя на письменный стол. Заодно он прощупал на запястье у «душегуба» пульс.

— Вы хорошо стреляете, — похвалил он меня.

Я промолчал, не желая каяться в своем фактическом промахе. В конце концов, оружие было не пристреляно, и мудрено было не промазать.

— Его бы нужно связать, — предложил я. — По-моему он настолько крепкий орешек, что просто на фу-фу его не возьмешь.

В это время наш пленник начал приходить в себя. Он застонал, и тело его инстинктивно приняло более удобную, устойчивую позу.

— У вас не найдется в хозяйстве какого-нибудь шнура или веревки? — спросил я хозяина.

— Это нужно спрашивать у Аннушки.

— Сейчас принесу, — сказала Анна Ивановна.

Я обернулся.

Я обернулся. Домоправительница спокойно стояла в проеме дверей, сложив руки под грудью и, улыбнувшись мне, строго добавила:

— Кончайте с ним скорее, через десять минут я подаю обед.

Такое олимпийское спокойствие женщины после стрельбы в доме и окровавленного человека на полу меня удивило, но Илья Ильич, догадавшись, о чем я думаю, разъяснил ситуацию:

— Привыкла. Она и не такое здесь видела.

— У меня только бельевая веревка, — сказала домоправительница, опять входя в комнату, и протянула мне моток. — Постарайтесь ее не запачкать.

Я поблагодарил женщину и, перевернув пленника на живот, связал его запястья, потом, подумав, ноги и, наконец, перестраховываясь, благо шнур был длинный, притянул руки к ногам в милицейскую «ласточку». «Непротивленка злу насилием» несколько раз порывавшаяся протестовать против моего негуманного обращения с пленником, но когда увидела его длинный, бандитский нож, передумала бороться за права убийцы и, как ни странно, успокоилась.

Мы, оставив дверь в кабинет настежь открытой разошлись по своим покоям мыть руки и готовиться к трапезе. Обед, поданный раскрасневшейся от комплиментов Анной Ивановной, превзошел все мои ожидания: суп из белой спаржи, нежнейшая буженина, запеченная в тесте телятина, фаршированный овощами рыбец, пирог с шампиньонами, и на сладкое сливочное мороженное и торт «Наполеон». К каждому блюду присовокуплялись свои напитки. К концу обеда мне стало понятнее льстивое отношение хозяина к домоправительнице. У Анны Ивановны был явный кулинарный талант.

За столом все вели себя естественно, и никто ни разу вслух не вспомнил о бедном узнике, валяющемся на полу в соседней комнате. Разговоры касались исключительно поварского таланта «милой Аннушки». Хозяин трунил над моим голодным восхищением изысканными блюдами, Татьяна Кирилловна пыталась вспомнить, чем особенным кормила их дома маменькина кухарка. Короче говоря, о пленнике все как бы забыли.

Он, между тем, давно пришел в себя и мог наслаждаться стуком ножей и вилок, доносившимися из столовой.

После основного обеда мы с Ильей Ильичем, как и вчера, перешли пить «кофей» в кабинет и тут, будто случайно, вспомнили о бедном страдальце.

— А с этим что будем делать? — спросил я хозяина, — взглядом указав на лежащего на полу бедолагу. — Я думаю, в живых его оставлять не стоит…

— Не смею с вами спорить. Он в полной вашей власти.

— Знаете, любезнейший Илья Ильич, мне не хочется просто так его убить. — признался я. — У этого человека слишком много грехов. Нужно дать ему возможность покаяться. У меня есть на примете один замечательный подвал, его можно там замуровать. Пусть посидит в тишине и покое, вспомнит свою жизнь, невинно убиенных, а потом, когда преставится без церковного покаяния, даст Бог, станет привидением и будет нас с вами пугать по ночам.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102