Наконец перелесок кончился, а за ним, как я помнил, уже был перекресток. Я попытался придержать лошадей, но они, разгоряченные бегом или испугом, плохо слушались. Пришлось громко закричать: «Тпру» и сильно натянуть вожжи. Скорость бега немного упала. Впереди показалась темная полоса тракта, мне следовало свернуть налево, на север, но в последнюю секунду по какому-то наитию я повернул на юг. На большой скорости санки чуть не перевернулись, но дальше по широкой, наезженной дороге выровнялись и поехали прямо. Я опять подбодрил лошадей. С версту они еще шли длинным галопом, но потом начали сбиваться на короткий шаг и мотать мордами в мою сторону, как бы призывая умерить пыл. Я отпустил вожжи, и они тут же перешли на медленную рысь.
Дорога по-прежнему была пустынна, и один Бог знает, куда она вела. По «азимуту» и направлениям, проходившим по этой местности, можно было предположить, что это Калужский или Варшавский тракт, Осталось только добраться до какого-нибудь населенного пункта и выяснить, насколько это соответствует действительности.
Теперь мои лошадки еле плелись и тяжело дышали. Я остановил их и прислушался. Кругом было тихо. Вспомнив какую-то детскую сказку, я лег на дорогу и прижался к ней ухом. Стука подков слышно не было. Или мои преследователи взяли неверный след (на что я очень рассчитывал), или значительно отстали. Я подошел к лошадям, они были мокрыми от пота, а мороз все усиливался. Под сидением я нашел тряпку и вытер их крупы. После этого мы опять пустились в путь.
От пережитого волнения я согрелся, но потом опять начал мерзнуть…
На дороге по-прежнему никого не было. С полчаса мы трусили по большаку, пока, наконец, впереди не замаячило темное пятно, напоминающее человека. Я подстегнул лошадей, и мы быстро догнали крестьянского парнишку, бредущего по обочине. Одет он был в армяк и баранью шапку вроде кубанки.
— Эй, паренек, — окликнул я его, — не подскажешь, что это за дорога?
Прохожий оглянулся на меня и ответил ломким, слабым голоском:
— Не знаю, добрый человек.
— Как это не знаешь? — удивился я. — Идешь и не знаешь, куда?
Путник посмотрел в мою сторону, потом отвернулся и вдруг сказал такое, от чего я едва не свалился с саней:
— Все дороги на Руси ведут ко Льву Николаевичу, поди, и эта туда же ведет.
Услышать такую ересь на ночной дороге от крестьянского паренька было совершенно неожиданно. Что за Лев Николаевич, я понял не сразу, но потом догадался:
— К какому Льву Николаевичу? Толстому, что ли?
— Да, к графу Льву Николаевичу Толстому, — поправил меня крестьянин. — Надежде всей земли Русской!
— Ясно, значит эта дорога на Тулу? — уточнил я, имея в виду расположение Ясной Поляны.
— Все дороги на Руси ведут в Ясную Поляну, — подтвердил странный мальчик. Говорил он каким-то, как я уже заметил, ломким, затухающим голосом и вдруг начал оседать на дорогу. Это выглядело совсем уже странно, и я сначала подумал, что он просто пьян.
Но слишком он был юн, да и пока я его не догнал, шел не качаясь.
«Наверное, толстовец», — подумал я, вспомнив, какой популярностью пользовался великий граф у своих современников во всем мире.
Я соскочил со своего фаэтона, подошел к нему и помог подняться на ноги.
Я соскочил со своего фаэтона, подошел к нему и помог подняться на ноги. «Толстовец», когда я разглядел его вблизи, оказался худеньким юношей с окоченевшим, заострившимся лицом. Глаза его были полузакрыты, и когда удалось поставить его на ноги, он посмотрел на меня едва ли не со смертельной мукой.
«Только этого мне не доставало», — подумал я и подтащил его к повозке.
— Я ничего, я пойду, мне нужно идти, — бормотал парнишка, обвисая у меня на руках.
Пришлось забросить его на сидение, как мешок с картошкой. Оставлять его на дороге было нельзя, он бы неминуемо замерз. Молодого человека била крупная дрожь, и он находился в полуобморочном состоянии. Самым правильным было бы дать ему выпить стакан водки, но, увы, мои похитители о водке, как и о теплом платье не позаботились.
Я пристроил парнишку на сидении так, чтобы он не вывалился по дороге, уселся на свое место и подстегнул кобылок. Они, пока мы стояли на месте, начали покрываться инеем и без понуканий пошли коротким галопом.
— Ты говорить-то можешь? — поинтересовался я у своего нежданного попутчика.
— Могу… — проблеял он дрожащим голосом.
— Откуда ты взялся?
— Из Херсонской губернии.
— Откуда? — удивленно переспросил я. — И что, так всю дорогу и идешь пешком?!
— Нет, только от Москвы…
— Деньги-то у тебя есть? — после долгого молчания задал я животрепещущий для меня вопрос.
— Есть немного, маменька заставила взять в дорогу.
— Молодец твоя маменька, — похвалил я предусмотрительную родительницу.
— Лев Николаевич считает деньги грехом, — не согласился парнишка.
— Ну, если только что Лев Николаевич… — машинально сказал я, заметив, что мы подъезжаем к развилке дороги. Нужно было выбирать, куда ехать дальше.
— Так ты точно не знаешь, где находится Тула?
— Не знаю, мне в Москве посоветовали о дороге спрашивать у встречных, — стуча зубами от холода, ответил юнец.
Выбор у меня был небольшой, один из двух вариантов, и я направил лошадей по левой дорожке, она мне показалось немного шире и лучше раскатана, чем правая. Морозец, между тем, все крепчал, и непротивленец совсем скис, да и меня уже пробирало до костей. Наконец впереди показалось какое-то селение, запахло печным дымом, и лошади прибавили шага.