— Увы, я просто не в курсе дела. Давайте лучше спросим у Гутмахера, он жил в советское время и должен знать точнее. Мое поколение революцией не очень интересуется, понятно, кроме фанатов-отморозков.
— Кого? Что значит слово отморозки? — не поняла она. — Это те, кто обморозился?
— Нет, это новое выражение, его можно перевести, как глупый фанатик какой-нибудь идеи или личности. От безделья тинейджеры придумывают себе кумиров и им поклоняются. А самые тупо упертые считаются отморозками. Есть фаны звезд, направлений в моде, даже революции. От безделья придумывают себе развлечения и маются дурью.
— Что придумывают? — опять не поняла Наталья.
— Молодые люди, особенно в подростковом возрасте, — насмешливо объяснил я, — придумывают себе развлечения и заодно ищут врагов. У нас же главное, «кто виноват», а потом уже мы начинаем думать, «что делать».
У нас же главное, «кто виноват», а потом уже мы начинаем думать, «что делать». Поэтому одни бреют головы и считают своими главными врагами инородцев, другие надевают сарафаны и во всем винят помещиков или губернаторов.
— Вы говорите обо мне? — поджав губы, спросила народница.
— И о вас тоже, — прямо ответил я. — Я и в нашем времени с такими, как вы, встречался. У нас ведь тоже есть революционеры, которые горят желанием переделать общество.
— Я уже поняла, что вы за человек и не собираюсь с вами дискутировать. Вы обычный ретроград! Лучше расскажите все, что знаете про Александру Михайловну!
Я, признаться, больше того, что уже сказал, ничего о ней не знал. Но Наталье Александровне слишком загорелось выяснить все подробности про свою знакомую, и мы тут же отправились в диванную комнату, где дым уже стоял коромыслом, и генерал с профессором (за ликерам и уже без кофе) решали судьбы России.
— Аарон Моисеевич, вы что-нибудь слышали о Коллонтай? — спросил я с порога.
Гутмахер, отвлеченный от геополитических проблем, удивленно посмотрел на меня. Александр Иванович отреагировал раньше него:
— Вы говорите про Александру Михайловну? — спросил он о известной революционерке без восторга, который недавно продемонстрировала его дочь…
— А что я должен про нее знать? — не дав ответить генералу, спросил меня профессор.
— Ну, хотя бы, как ее зовут.
— Так Александр Иванович сказал, Александра Михайловна.
— Выходит, она самая, — порадовал я Наталью и пояснил Гутмахеру. — Наталья Александровна с ней знакома.
— С ней все знакомы, — опять вмешался хозяин. — Дом ее батюшки с нами соседствует в Петербурге. А что, Александра Михайловна такая известная личность, что про нее помнят в будущем? Признаться, никак не ожидал-с.
— Вот, папа, ты всегда так, а Саша, оказывается, великий человек, она стала первой женщиной-дипломатом!
— Это что, правда? — спросил генерал, до предела поднимая удивленные брови.
— А что, собственно, в этом такого, — опять вмешался в разговор Гутмахер, — обычная продувная бестия, левая ловкачка. Вы, извините, Наташа, но ваша знакомая не великий человек, а самая заурядная…
Я кашлянул и предостерегающе посмотрел на Аарона Моисеевича.
— Вернее, будет сказать, незаурядная карьеристка, — поправился он. — Я слышал, что она еще при жизни Ленина прислала письмо Сталину, в котором называла его вождем партии. Товарищ Сталин этого не забыл, — сказал Гутмахер, обращаясь только ко мне. — Я слышал, — добавил он, — что в молодости она слыла роковой красавицей.
— В этом вам предстоит убедиться самим! Шурочка сейчас живет в нескольких верстах отсюда, у нее шалят нервы, и ей прописали сельский воздух, — сообщила Наталья Александровна, победно глядя на кислую физиономию отца. — Она непременно будет у нас в гостях!
Глава 4
С Александрой Коллонтай мы встретились вечером того же дня. Наталья вызвала ее запиской, отправленной с посыльным. К этому времени Гутмахер уже рассказал мне все, что вспомнил об этой замечательной личности, да и я сам кое-что вытащил из уголков пионерской памяти.
Выглядела Александра Михайловна значительно моложе своих двадцати восьми лет, и была она, что называется, «в теле», эталонном состоянии молодой женщины начала XX века. Мне сложно судить о «экстравагантности» одежды этого времени, но юбка у Александры была, судя по реакции Софьи Аркадьевны, неприлично коротка, настолько, что при желании можно было разглядеть ее щиколотки.
Мне сложно судить о «экстравагантности» одежды этого времени, но юбка у Александры была, судя по реакции Софьи Аркадьевны, неприлично коротка, настолько, что при желании можно было разглядеть ее щиколотки. А вообще, эта революционерка была собой очень даже ничего, и мне, изголодавшемуся по женскому теплу, глядеть на ее нежные округлости, подчеркнутые узкой одеждой, было весьма приятственно. Пахла революционерка не нищетой рабочих окраин, а французскими духами с преобладанием аромата ночных фиалок.
Не знаю, что написала в своем послании Коллонтай Наталья Александровна, но будущая посол казалась заинтригованной. Иначе наша странная троица вряд ли бы ее, такую эффектную даму, дорого и элегантно одетую, заинтересовала, слишком мы от нее отличались и калибром, и классом.