Напряженно смотрим с Мурзом на картошку с грибами. Интересно, кто из них готовил?
— Ешь, — кивнул Вирх.
Ем. Мурз не отстает, охамев настолько, что залез на стол.
— Мы хотим с тобой поговорить. — Охотник. Хмуро.
Давлюсь картошкой. МЫ?! Какой кошмар.
— Слушаю, — хрипло. Сквозь кашель.
— Кто учил тебя колдовать? — Вирх.
— Никто, — с набитым ртом.
— Хм?
— Само пошло, — кое-как прожевав и отбирая у кота колбасу. Кот выпустил когти и угрожающе задрал хвост. Обкусанную колбасу вернула.
— А когда именно ты начала колдовать?
— А как тебя встретила, — мило улыбаясь и вытирая рукавом нос. Вампир поморщился. Мне же просто хотелось по безобразничать.
— Тогда это точно магия запрета, — смотрит на охотника.
Тот кивает. У обоих в глазах печаль и суровость. Чувствую себя ведьмой, нечаянно представившейся инквизиторам. А что такое-то?
— И… что это за «магия запрета»?
Ответ охотника прозвучал настолько мрачно, что возникло желание срочно сбежать из этой комнаты и по-тихому повеситься самой.
— Это магия, которой наделяют человека на определенное время. Максимум — месяц. И каждый раз при ее использовании человек отдает годы жизни тому, кто наложил на него заклятие. Чем мощнее используемые заклинания, тем больше лет отдается колдуну. Как только резерв лет заканчивается — жертва неминуемо погибает в страшных муках, по сути сгорая заживо.
— …
— Котенок продолжает невозмутимо есть. Сижу, открыв рот и пытаясь что-то сказать, правда сама не вполне понимая что. Дык… эта… так я что… не всемогущая героиня сказки, что ли?
Вспоминаю фею. Желание прибить бабушку зашкаливает за все разумные пределы.
— Я не знаю, сколько тебе еще осталось. — Вирх. Спокойно и холодно, будто вовсе и не переживает за свою единственную (я надеюсь) суженую, — Но я могу помочь.
— Как? — цепляясь за его слова, как утопающий за льдинку.
— Если сделаю тебя вампиршей, то подарю бессмертие.
Улыбка облегчения расцветает на губах, уже готова подставлять шею.
— Но, — все так же спокойно и не менее холодно, — за это ты должна будешь вечность служить мне, как раба. Ибо мое слово станет для тебя смыслом жизни.
Улыбка вянет в муках. Понимаю, что умру я с куда большим удовольствием.
— Нет.
Кивок.
— Я предполагал такой ответ. — Улыбнулся? Чуть заметно, лишь краешком рта. Но ведь улыбнулся? — Что ж, тогда у тебя только один шанс.
— Какой? — смотрю на доедающего колбасу котенка.
— Надо найти того мага, что наложил на тебя заклинание, и заставить его отменить чары. Плюс — вернуть все отнятые годы.
Киваю, весело сузив глаза. Найти эту фею? Да дайте мне только встретиться с ней — она у меня не то что мужиком, она у меня блохой всю жизнь прыгать будет! За такую сказочку.
— Кхм. — Вирх.
Кое-как прихожу в себя, киваю, показывая, что готова слушать до конца.
— Но делать это ты будешь сама. Так как ни я, ни он помогать тебе не станем.
И оба смотрят так, словно только что выбросили на улицу пищащего котенка — с интересом и легкой жалостью.
Вздрагиваю, усилием воли беру себя в руки и еще раз киваю. После чего встаю, протягиваю свою руку охотнику и с чувством жму его. Трясу руку удивленному принцу тьмы, или кто он там? Котенку даю подзатыльник, мстя за колбасу. Всем машу ручкой и, прихватив из плошки еще пару картошин, иду к двери.
Уже на пороге оборачиваюсь, посылаю воздушный поцелуй и широко улыбаюсь, старательно заталкивая ком обиды и слез обратно в грудь.
— Не скучайте, мальчики. И… Хорт, котенок снял и заклинание приворота тоже. Так что не переживай.
После чего выхожу наружу, хлопнув дверью и все еще широко улыбаясь.
В груди — боль, в душе огромная дыра с рваными краями. А в голове крутится одна и та же фраза: «Все мужики — козлы».
Нет, я, конечно, понимала, что надо было дослушать, мне наверняка выставили бы какие-то условия, попросили бы быть хорошей девочкой, чем-нибудь бы подсобили. Но… в душе вдруг проснулся маленький, забитый и униженный жизнью котенок. И при фразе: «Справляйся сама» — понял, что его снова бросают, зашипел и буквально заставил себя встать, плюнуть на все и выйти.
Ведь… давно поняла: если ты в заднице — ждать помощи неоткуда. Друзья исчезают, враги стараются додавить, а люди превращаются в простых прохожих. Больно, трудно, но факт. Из любого дерьма надо выбираться самой. И ни за что и никогда не просить ни у кого помощи. Иначе платить заставят дорого — и все равно кинут в конце.
Сволочи.
Иду по лесу. Стараюсь не реветь и дышать через раз. Так больно и плохо на душе, что хочется завыть и сдохнуть. Ну почему так? Почему сказка? С чего я вообще взяла, что мое желание исполнят? Эта… фея меня банально надула и теперь смеется над идиоткой где-то в тепле и уюте. А я иду в чужом теле по темному, мокрому после дождя лесу, чувствуя, как за шиворот падают с листьев холодные капли, а где-то далеко воют волки.
Хочется ругаться.
Много чего хочется, а сил нет…
— Марина! — рык.
Меня хватают за руку, разворачивают, прижимают к груди вырывающуюся тушку с зареванным лицом и что-то рычат на ухо.
На плечо перебирается теплое и пушистое, тычась холодным носом в щеку. А за спиной стоит он и смотрит, засунув руки в карманы и сжав зубы.