Но им помешали.
Помешал не кто иной, как дальнобойные водилы, у которых терпение иссякло уже окончательно. Возникшая было надежда на то, что прибывший ОМОН быстро разберётся, вскоре погасла. Стало ясно, что действовать надо самим. И они взялись за дело, вооружившись монтировками и разным другим инструментарием, какой всегда имеется у людей, подвергающихся систематическим опасностям — когда у вас в кузове ценностей порой на много миллионов.
Шофера не собирались вступать в конфликт ни с пришлой, ни с московской милицией, верно понимая, что корень зла — не в них, и разговоры со стражами порядка лишь убедили их в этом.
Шофера не собирались вступать в конфликт ни с пришлой, ни с московской милицией, верно понимая, что корень зла — не в них, и разговоры со стражами порядка лишь убедили их в этом. И они накинулись на политически активную молодёжь. Если бы они начали с переговоров, то узнали бы, что те и сами уже готовы слинять с дорог, и не стали бы препятствовать. Но водители уже разозлились настолько, что ни на какую дипломатию больше не были способны. И стали просто бить не ожидавших такого оборота событий юнцов.
Кое-кто попытался обороняться, но большинство сразу же пустилось наутёк. Сзади были омоновцы, впереди — московские силы. Проще всего оказалось — чесать по Кольцевой, чтобы прежде всего оторваться от нападающих: ясно было, что те далеко от машин уходить не станут. А оторвавшись — сворачивать, чтобы затеряться в темноте. Так и сделали, и часть свернула от Москвы, но большая часть, всё ещё настроенная на выполнение задачи, пользовалась любой возможностью, чтобы затеряться в городе и там уже вновь собраться в массу — и двинуться вперёд, к центру.
Шофера и действительно не стали — да и не хотели — преследовать бегущих; в конце концов, цели и намерения собравшихся им не были известны, да и знай они — вся эта политика была им до фонаря. Надо было освободить дорогу — и они это сделали. Теперь следовало возвращаться к машинам, запускать моторы и благополучно заканчивать очередной рейс.
Досталось не только молодым, под горячую шоферскую руку попали и делегаты предприятий, и добровольно примкнувшие провинциалы. И они тоже побежали. Но эти поголовно все сворачивали в Москву, в область не уходил никто.
Но если дальнорейсы сейчас почувствовали себя более или менее удовлетворёнными, то о московских защитниках этого сказать никак нельзя, поскольку они очень быстро поняли, что противник хотя и бежит, но не отступает, а наоборот, выполняет свою задачу — проникает в священный город. И пустились на перехват. В отличие от милиции, которая такого приказа пока не получала и потому осталась на своих местах.
Москвичи знали топографию лучше провинциалов. Быстро вычислив, какая развязка, улица или переулок выведут бегущих, преследователи, спрямляя путь, в предполагаемой точке встречи оказывались первыми. Волей-неволей пришлось драться. Сперва на кулаках. Но уровень ярости с обеих сторон поднимался всё выше: пришлых — потому, что им грубо мешали выполнить ответственнейшее задание, которое уже и оплачено было или хотя бы проавансировано. Москвичей — по той причине, что им приходилось, вместо нормального отдыха, терять время на отражение вдруг навалившейся шантрапы. Надо учитывать и то, что немалая часть воителей с обеих сторон была уже заранее несколько разогрета — хотя бы потому, что вечер выдался не из самых тёплых. Так что если в начале работали, как говорится, голыми руками, то уже вскоре тут и там стали взблескивать в лунном свете лезвия, а потом захлопали и выстрелы — один, другой, а вот и короткая очередь прозвучала, неизвестно, с какой стороны…
Тогда в операцию включились и официальные силы: раз уж дошло до стрельбы, медлить было более нельзя. Быстро доложили наверх и получили распоряжение: действовать решительно, средства выбирать, исходя из обстановки. Первой двинулась московская милиция и ОМОН. За ними, после небольшой паузы, пошёл и ОМОН региональный. Таким образом, возникли три волны, не быстро — Москва город не маленький, — порой с остановками (чтобы осадить преследователей, после чего снова набрать скорость), они перемещались, направляясь к центру — потому что «Своим» и прочим назначенные места сбора находились если и не в самом центре, то во всяком случае в пределах Садового кольца. Москвичи требовали подкреплений. Для того, чтобы ускорить движение, кому-то из преследуемых первому пришла в голову мысль — воспользоваться транспортом, то есть частными машинами, плотными шеренгами стоявшие вдоль тротуаров и на них во всех дворах, через которые приходилось пробегать.
Для того, чтобы ускорить движение, кому-то из преследуемых первому пришла в голову мысль — воспользоваться транспортом, то есть частными машинами, плотными шеренгами стоявшие вдоль тротуаров и на них во всех дворах, через которые приходилось пробегать. Со вскрытием не церемонились, просто разбивали стёкла, а как запустить мотор без ключей, каждому известно с младенчества. В этом, между прочим, проявилось преимущество россиян, сразу понявших, что использовать машины куда целесообразнее, чем просто поджигать их, как навострились в Европе. Противоугонные устройства в большинстве случаев исправно срабатывали, так что, однажды поднявшись, вой, свист, звон и курлыканье более не умолкали, постепенно со всех направлений приближаясь к Садовым и приводя в ужас мирное московское население, уже и так обесточенное и обезвоженное, а также… Гм… и обессортиренное, а теперь ещё и разбуженное какофонией и не понимавшее, что, собственно, происходит за окнами: марсиане нагрянули, что ли? Тут к этому шуму стали всё чаще примешиваться милицейские сирены, а затем и сигналы скорых, потому что жертвы уже появились, и у кого-то тут и там хватало здравого смысла, чтобы вызвать медицину.
И ещё один звук всё чаще раздавался, хотя и не заглушая прочих, но явно с ними не смешиваясь. Так и осталось неустановленным, кто и где разбил первую магазинную витрину. Неизвестно также, было ли это сделано с хладнокровным намерением, или чья-то очередь случайно заставила стекло стечь на тротуар кратковременным стеклопадом, и кто проявил разумную инициативу, вскочив в открывшийся проём: чтобы избавиться от назойливого преследователя или же из простой любознательности, а может быть, просто прихватить какой-нибудь сувенирчик на память. Тут могут иметь место некоторые подозрения, потому что значительно позже, когда стали сводить всю цифирь воедино, оказалось, что участников ночных событий оказалось куда больше, чем всех, принадлежавших и к осаждающим, и к московским защитникам. Замечено было также, что большинство магазинов было вскрыто чисто профессионально. Действия вновь примкнувших к обеим сторонам ночных рыцарей не остались незамеченными и нашли немало последователей. Это привело к тому, что вокруг самых представительных магазинов стали возникать очаги сопротивления, одни отстреливались, другие тем временем вдумчиво исследовали содержимое полок и кладовых (с ними были главным образом не «молодые», а «добровольцы», у которых возникла, наконец, реальная возможность хоть как-то возместить себе те обиды, что накопились, пока Москва жирела, а Россия бедствовала). Кто-то уже командовал: «Грузовик подогнать, наверняка тут немало стоит по соседству, иначе не унести!». Кто-то другой убегал на поиски через чёрный ход. Как известно, дурные примеры заразительны, и пока сопротивлявшиеся, поощряемые профессионалами, грабили, их преследователи, поняв, в чём дело, обиделись вдвойне: кто попало растаскивал московское добро! И как-то так, само собою, правда, не везде, но всё же и не в одном места, получилось, что москвичи и регионалы, столкнувшись у одной и той же полки, обменявшись парой выразительных словечек, всё же не набрасывались друг на друга, поняв, что на всех хватит. Этот процесс тоже, хотя уже и не столь быстро, продвигался к центру, где, как ожидалось, и магазины будут побогаче.