Одни поняли, что дело не ограничится случившимся и Москву в покое не оставят.
Другие — что теперь уже есть все основания апеллировать к России.
И — пошла писать губерния.
Глава четвертая
1
Если бы кто-то в те дни нашёл возможность побеседовать с людьми, занимающимися дешифровкой снимков, полученных со спутников — всё равно, российских ли, американских или ещё чьих-то, ну, скажем, китайских, — то он мог бы услышать, а если повезёт — и увидеть интересные вещи. Во всяком случае, если бы речь зашла о Москве и подступах к ней, ближних и дальних.
Такой наблюдатель увидел бы (как это увидели те, кто в этих снимках затем разбирался), как возникали почти одновременно и начинали двигаться друг другу навстречу две, если можно так назвать их, концентрических волны. Такая картина возникает, если, например, в водоём падает камень, а кольцеобразная волна от места его падения начитает распространяться во все стороны и, достигнув берега, отражается от него и возвращается к месту своего возникновения, но оттуда уже набегает и вторая волна, и на каком-то расстоянии прямая и отражённая волны сталкиваются, высвобождая запасённую ранее кинетическую энергию. Нечто подобное как раз и было запечатлено на сериях сделанных спутниковой аппаратурой фотографий.
Нечто подобное как раз и было запечатлено на сериях сделанных спутниковой аппаратурой фотографий.
Было, впрочем, одно обстоятельство, которое разрушает правдоподобность только что сделанного сравнения. А именно: на практике вторая волна, как будто бы отражённая, возникла раньше, чем та, центральная, которой следовало бы быть первой. Иными словами, причина и следствие, похоже, поменялись местами.
Так произошло потому, что движение от периферии к центру, каким, естественно, являлась Москва, началось первым. Пусть и не совсем синхронно, потому что чем дальше от центра находилось место, откуда стартовало это движение, тем раньше оно началось, и чем ближе продвигалось к центру, тем более прибавляло в своей массе. И лишь когда, уже окончательно приняв форму пусть и неправильного, но всё же несомненного кольца, волна оказалась в ближнем Подмосковье, в самом городе стало возникать встречное движение.
Люди с периферии стягивались к центру на поездах, автобусах, легковых и грузовых машинах. В основном то были жители европейской России; из Зауралья, из Западной Сибири людей оказалось относительно немного — тех, кто мог позволить себе воспользоваться авиационным транспортом, а из Восточной и из Приморья и вовсе нашлось лишь считанное количество людей, да и то оказавшихся в этом движении случайно. Хотя есть сведения, позволяющие полагать, что в случае надобности люди стали бы прибывать и оттуда — затянись вся эта история надолго. Однако по замыслу как тех, кто начинал всё это организовывать, так и тех, кто сумел вовремя перехватить инициативу и, не меняя формы, изменить содержание на противоположное, всё это должно было завершиться достаточно быстро. Раз-два.
Это удалось, по всей вероятности, потому, что люди пошли на участие в таком движении в первую очередь не потому, что их побудили призывы местного начальства, но потому, что у каждого были свои личные, и потому самые чувствительные обиды и претензии. К кому? Чаще всего просто ко всем, кто наверху, на всех уровнях, начиная со своего районного или служебного начальства. И когда сверху начались попытки ввести эти маленькие стихийные неудовольствия в одно русло, люди пошли на это не потому, что их как-то привлекал сперва лозунг «Защитим правительство от Москвы!», а затем противоположный: «Защитим Россию от негодного правительства», а потому что скопившееся недовольство требовало выхода — и вот он нашёлся.
Люди, приближавшиеся к городу, не были вооружены. И пока ещё не стали толпой. Но до вступления в силу законов поведения толпы оставалось уже совсем немного — а законы эти, как и пресловутый русский бунт, бессмысленны и жестоки. Правда, в колоннах, что двигались с южных направлений, оказалось и несколько небольших воинских подразделений — однако о наличии у них хотя бы боевых патронов достоверно ничего не было известно. Скорее всего, патронов и гранат, не говоря уже о более серьёзных средствах, у военных не оказалось.
В Москве же двенадцать с лишним миллионов её законных и незаконных обитателей поначалу ничего не знали. Хотя какая-то информация по частным каналам стала поступать к населению даже раньше, чем на самый верх, — потому что верх твёрдо знал, когда и что должно начаться. Региональные власти вовсе не случайно не стали предупреждать центр о перемене в сроках. А когда это стало фактом, власть отреагировала не сразу: слишком невероятным всё это показалось. И лишь когда пошли донесения о движении колонн и о том, какой стала их цель сейчас, начали приниматься меры.
В результате к окраинам города, помимо тех сил ОМОНа, каких в Москве всегда содержалось достаточно, а также и просто милицейских сил, начали выдвигаться и — целыми коллективами — рабочие и мелкое чиновничество, отправленное просто в приказном порядке. Они-то и явились той волной, что распространилась из центра к границам города как отклик на внешнюю волну, чьи передовые языки оказались уже недалеко от Кольцевой дороги.
Они-то и явились той волной, что распространилась из центра к границам города как отклик на внешнюю волну, чьи передовые языки оказались уже недалеко от Кольцевой дороги.
Концентрация и тех и других шла в основном на главных транспортных магистралях и поблизости от них. Конечно, все понимали, что ни наглухо закрыть город изнутри, ни столь же герметически закупорить его снаружи просто невозможно: для этого понадобились бы совсем иные силы. Так что для отдельных людей или маленьких групп всегда существовала возможность и войти, и выйти. Федеральные власти вовсе не чувствовали себя в мышеловке: возможность покинуть город для них всегда существовала, хотя бы по воздуху, потому что наступавшие — назовём их так — авиации, естественно, не имели. Да никто и не стал бы преследовать убегавших. Однако власть и не собиралась бежать; она намерена была сделать всё, чтобы победить.