Во всяком случае, такие настроения были сильны наверху до тех пор, пока представлялось, что происшедшее — лишь результат предательской деятельности нескольких региональных царьков, стремящихся обрести самостоятельность, развалив Федерацию, — подобно тому, как за два с небольшим десятилетия до этого три царька разрушили Империю.
Хотя в действительности в этой партии фигуры передвигались по доске вовсе не сами по себе.
2
Когда твоя дивизия на марше, да и марш этот какой-то немного ненормальный: вроде бы официальный, по приказу, но всё же скорее секретный, — у комдива, да и у всего штаба, свободного времени не бывает. И всё же полковник Курилов старался хоть несколько минут найти, чтобы провести их с гостем — как он продолжал называть Котовского вместе с его сопровождающими. Не за рюмкой и даже не за шахматами, но в разговорах. После которых Курилов не раз озабоченно почёсывал затылок и себе под нос ворчал нечто неприличное.
Вот и на этот раз, уже на подходе к узловой станции, полковник нашёл время, чтобы обменяться с гостем хоть несколькими словами, а вернее — мыслями, которые чем дальше, тем реже оставляли его в покое, какой необходим для решения серьёзных служебных задач.
— Не знаю, понять ли вам, штатскому, но всё же… Вам ведь в армии служить не пришлось?
Такой вывод сам собой напрашивался при первом же взгляде на Котовского.
Ответ, однако, оказался неожиданным:
— Отчего же: служил срочную. В стрелковой. В запас уволен сержантом, командиром расчёта. Потом, правда, в запасе присваивали звания. Был старшим лейтенантом. Политсостав. Теперь наверняка разжалован в рядовые.
— Вот как! — Курилов сразу испытал ощущение некоей близости, знакомое людям, вдоволь похлебавшим из солдатского котелка. — Ну, и, наверное, воспоминания остались не самые лучшие?
— Всякие, — ответил Котовский медленно. — Свои теперь уже перемешались с отцовскими — а у него они были ну не то чтобы совсем светлыми, но, я бы сказал, родственными: он всегда и на гражданке чувствовал свою связь с армией, и мне это в какой-то мере передалось. Как бы о прежней семье: знаете, в семье всегда бывает не одно только хорошее, но она остаётся своей, согласны?
— Тогда, если можно, скажите: как она смотрится со стороны?
Ответ последовал сразу:
— Думаю, так же, как видят её люди военные, служащие, а не отбывающие номер. Так же, как смотрится сегодня и само государство. Плохо.
— А вы не задумывались — почему? Должны же быть причины?
Котовский вздохнул — невольно, но не очень выразительно — чтобы не обидеть человека, похоже, неглупого и порядочного.
Ну да, у военных, несущих службу в строю, а не в штабном уюте, своих забот всегда хватает, им не до общей политики, особенно когда войска, как вот сейчас, на марше.
— Причины — вокруг нас, видны простым глазом, — ответил он. — Можно назвать их, все вместе, такими словами: кризис государственного управления. Предсказано это было уже несколько лет тому назад, но на более позднее время — не учли, видимо, что развитие социума продолжает ускоряться. Власти, надо полагать, об этом если и думали, то в последнюю очередь, потому что заняты были весьма конкретными проблемами собственного сохранения и обеспечения своего будущего, а не будущего России, не будущего её народа. В результате — практически вся власть, фактически, а не теоретически, всё более уходила к глобальным, транснациональным компаниям, хотя внешне это и не бросалось в глаза. Это вполне устраивает власти — поскольку находящиеся в ней люди сами более всего заинтересованы в том, чтобы оказаться в элите этих самых компаний, как бы они там ни назывались. В то же время регионы, особенно крупные, развитые, богатые, ощущая увеличение степеней своей свободы, подбирали под себя всё больше фактической власти на своих территориях, а регионы победнее — всё более задумывались о своей судьбе, поскольку при существующем порядке выживание становилось для них всё более сложным, а пример хотя бы некоторых из бывших советских республик придавал мыслям определённое направление. Результаты частично отразились, я думаю, и на вас — при каждом призыве. Хотя именно вы, кажется, нашли выход из этого положения — но вы ведь оказались в исключительных условиях, а если говорить об армии в целом — ну, вы лучше меня знаете: можно ли за год сделать из человека всерьёз, по-настоящему обученного солдата. — Курилов тут помотал головой, совершенно отрицая такую возможность. — А если нельзя — то это не армия, хотя её именно так продолжают называть. Это — нечто вроде народного ополчения плюс те недостатки, которые ополчению никогда не были свойственны…
Курилов проговорил, хмурясь:
— Так, может, именно такой армия и должна сейчас быть — на этом этапе? И мы, такие, как я, зря пыжимся?
— Полковник, поверьте: никогда ещё России не была нужна настоящая, сильная, могучая, современная армия. Без неё страна расползётся, как кисель. Не потому, что армия стала бы сдерживать её силой. Но потому, что для России ощущение собственной государственности без ощущения могучей армии — противоестественно и невозможно. Потому что воевать придётся. Войны, похоже, на носу — я бы сказал, колониального типа, для захвата и передела источников энергоносителей. И слабая Россия — слишком заманчивая цель. Поначалу, конечно, попытаются произвести бескровный захват — внедряясь, перекупая контрольные пакеты акций. В том числе и так называемых государственных компаний: по сути, наше государство давно стало корпорацией, объединяющей нынешних вершителей власти. А они тоже всего лишь люди, пекущиеся в первую очередь о себе, и за хорошие деньги — продадут со спокойной совестью: это ведь всего лишь бизнес, не так ли? Ну, а если мирного захвата всё же не состоится, то скажите, долго ли устоит наша нынешняя армия против экспедиционного корпуса — китайского ли, американского ли, всё равно. И если власть этого не понимает, или понимает, но ничего не делает, — то… — Он махнул рукой. — И это может означать конец. Потому что экономических сдерживающих факторов для России становится всё меньше. А если начнут лопаться и обручи духовные… Церковь тут не поможет — не по силам, да и слишком углубилась она в мирское. Вот и взорвётся. Если перейти критическую точку. Во всяком случае для нынешних это добром не кончится. Всем своим поведением они показывают, что понимают: их сущность — временщики.
А если начнут лопаться и обручи духовные… Церковь тут не поможет — не по силам, да и слишком углубилась она в мирское. Вот и взорвётся. Если перейти критическую точку. Во всяком случае для нынешних это добром не кончится. Всем своим поведением они показывают, что понимают: их сущность — временщики. Они стараются избежать этого, пытаются построить силовое государство — но не из чего. И, к сожалению, не на чем: гранит, на котором всё основывалось, быстро превращается в песок, на котором, сами понимаете…
— Что вы имеете в виду?