Степан кивнул и направился к выходу, но не удержался и задал еще вопрос:
— А что, Марфа тоже не Марфа?
Я засмеялся и махнул рукой:
— Нет, с ней-то, как раз, все в порядке.
— Все-таки я насчет Сечи сильно сомневаюсь, — грустно сказал он, — вдруг меня казаки не поймут.
Я пожал плечам и запорожец ушел в такой задумчивости, что я подумал, непременно забудет о моей просьбе. Однако минут через пять появилась Марфа, оглядела светелку и меня, уже покоившегося на перине, скромно потупив глаза, спросила:
— Ты меня звал?
— Звал. Ложись со мной, отдохни, а то, наверное, уже падаешь от усталости, — ответил я, отодвигаясь на край полатей.
— Как скажешь, — послушно ответила девушка и начала развязывать свой монастырский платок.
Я, чтобы ее не смущать, закрыл глаза. Лежал и думал, смогу ли, наконец, попасть в заветный лес. Гривов теперь был свободен, и если не оставаться на похороны, то отправиться туда можно хоть завтра.
— А вот и я, — сказала мне на ухо Марфа, прижимаясь к плечу теплой грудью.
— Ты? Да… Я, в общем-то, не это имел в виду…
— Ты не очень устала? — спросил я, когда мы кончили целоваться. — Может быть, просто поспишь?
— Спать нужно ночью, а не днем, — здравомысляще, объяснила она, очередной раз, продемонстрировав, что у мужиков, в частности у меня, с адаптацией к обстоятельствам не все в порядке.
— Может быть, просто поспишь?
— Спать нужно ночью, а не днем, — здравомысляще, объяснила она, очередной раз, продемонстрировав, что у мужиков, в частности у меня, с адаптацией к обстоятельствам не все в порядке. — Будет еще время выспаться!
Против этого мне нечего было возразить, да и не особенно хотелось. Тем более что мы все равно уже были раздеты…
Потом, после всего, мы, сумели немного поспать. Отдохнуть было жизненно необходимо. Вечером должны были прийти крестьяне, и к этому времени следовало решить, что семейство Кошкиных будет делать дальше. То, что я говорил Степану, о его женитьбе, будущей семье, были лишь предположения, правда, построенные на наблюдении за отношениями молодых людей. Как пойдут переговоры с мужиками, я прогнозировать не мог. У помещика было столько врагов, что ненависть к нему, даже мертвому, могла привести к самым неприятным последствиям. Теперь, когда от меня ушел Полкан, мы со Степаном остались вдвоем против всех. Гривова и Ивана Степановича, я не считал. Защищать помещичьих пащенков было не их дело, к тому же они были пришлые, погорельцы и авторитета в здешней общине не имели.
Чем кончится сегодняшний день, я не представлял, но знал твердо, что пока жив, не позволю убить детей, каким бы подлецом и тираном ни был их отец. И еще не мог допустить, чтобы сюда для разборки и наказания крестьян, пришли стрельцы. Тогда пострадают и взрослые, и дети, только не барские, а крестьянские. Короче говоря, ситуация складывалась очень сложная и разрешать ее нужно было на чистую голову.
Проспав около часа, мы с Марфой проснулись от гомона в нижней части терема. Дверь в светлицу почему-то закрывалась на засов только снаружи, внутри запоров не оказалось и в любую секунду нас могли прихватить, что называется, голенькими и тепленькими. Оставив девушку досыпать, я оделся как по тревоге и пошел узнавать, кто так шумит.
Оказалось, что внизу собрались дворовые люди и обсуждали ситуацию.
Мое появление заставило всех замолчать. Похоже, то, что мы с Марфой заняли теремную светелку, никто не знал. Холопы молча смотрели, как я спускаюсь вниз по лестнице.
Все они были безоружны, а я при сабле и кинжале. Больше других струхнул давешний герой, заколовший барина. Он сменил свой красный кафтан на серый крестьянский армяк, но я его все равно сразу узнал.
— О чем спор, добрые люди? — миролюбиво спросил я, присаживаясь на свободное место.
То, что я никак не представляю интересы помещика, холопы знали. Как знали и о сожженной по приказу Кошкина избе, в которой мы с Марфой жили. Может быть, кто-то из них был даже исполнителем. Однако сегодняшнее утреннее противостояние с оружием в руках, ставило нас по разные стороны баррикады.
— Вот, собрались, поговорить, как дальше жить, — сказал представительный мужчина, с круглыми, калорийными щеками. — Не знали, что ты здесь…
— Понятно, — сказал я и спросил убийцу. — Ты за что барина заколол?
Мужик нахмурился и не ответил. За него объяснил другой, совсем маленького роста, но с большой лобастой головой:
— Бабу его боярин велел до смерти забить, Нельзя гайдукам жениться, а он, — маленький кивнул на убийцу, — ослушался и тайно венчался. За ослушание и запороли.
Налицо оказалась еще одна любовная драма и человеческая трагедия.
— А почему не тебя запороли, а жену? — спросил я, не поняв логики в наказании.
— Баба его барину глянулась, хотел, что бы только с ним жила, а Гаврила ее увел да под венец.
— Не успели мы с ней к вам в казаки уйти, — с тоской сказал убийца.
— Что ж, на мне грех, я и отвечу. Мне теперь без Прасковьи все одно не жить…
«Ну, какие же мы все оказывается, романтичные, — подумал я, — как любовь, так до гробовой доски. Ромео и Джульетта отдыхают».
— Мы вот тут думаем, — продолжил головастый, — как нам дальше жить, Дарья девка хорошая, добрая, но хоть и в поре, а в хозяйстве не понимает. Не бабье это дело. Мальчонки малы, им еще много годов в тычки играть. А что с нами будет?