— Старому человеку? — как попугай повторил я за рей. — Это, в каком смысле старому?
— Ну, не старому старику, а просто старому, — пояснила она. — Тебе уже, поди, годков двадцать пять сравнялось?
— Двадцать пять, — опять повторил я за ней и замолчал, догадался, что у бедолаги от тяжких испытаний поехала крыша. — Нет, мне уже тридцать…
— Правда? — удивилась она. — А я бы тебе больше двадцати пяти не дала.
— Выходит, для своих дряхлых лет я хорошо сохранился.
— Выходит, — скорбно согласилась женщина.
— Значит, ты не местная. А откуда?
— Я то? Я сама из Калуги. Мой батюшка там воеводой.
— Кем? — опять воскликнул я.
— Воеводой, — не без гордости повторила она.
Мне уже случалось сталкиваться с девушками из знатных семей, и ничего хорошего из этого не получалось. Потому, если все это не бред душевнобольной, то меня могли ожидать очередные неприятности. Однако разговор у нас еще не кончился, и я спросил, намереваясь выяснить правду:
— Как же ты к казакам попала?
— Очень просто, они меня на дороге остановили. Батюшкиных стрельцов поубивали, а меня с мамкой с собой увели.
— И где эта мамка?
— Померла, сердешная. Уже девятый день намедни прошел. Уж я так убивалась…
— Пусть будет ей земля пухом, — сказал я.
Женщина, кивнула, промокнула кончиком платка слезу и перекрестилась.
Женщина, кивнула, промокнула кончиком платка слезу и перекрестилась.
— Так, выходит, ты уже давно в плену? — продолжил я допрос.
— Давно, казаки, когда с Днепра сюда шли, нас с мамкой и захватили. Сначала хотели у батюшки выкуп требовать, а потом решил в гарем султану продать. Их атаман сказал, что так они больше червонцев получат.
Похоже, что на султане и гареме ее крепко заклинило.
— А кто такой султан и что такое гарем?
Как ни странно, ответила она правильно.
— Понятно, — задумчиво сказал я, уже не зная, что и думать. Женщина была так закутана, что разглядеть что-либо кроме носа и губ я не мог. — А звать то тебя как?
— Марфой кличут, — ответила она, подумала и поправилась, — Марфой Ниловной.
Влюбляться в Марфу Ниловну я не планировал. На романтические встречи и близкие отношения с красивыми женщинами мне последнее время везло, но как истинно русского человека после окончания каждого романа, мучила совесть. Обычная борьба духа с плотью. Как мужчину, сеятеля собственного генофонда, меня привлекает каждая подходящая женщина. Но когда плоть побеждает условности морали, душа мстит стыдом и раскаяньем. Правда и то, что стыд не дым, глаза не ест, но все равно, обойтись без психологических травм и самобичевания никак не получается.
Скорее всего, это какой-то рудимент прошлого, оставшийся в мужской ментальности с тех пор, когда женщина в любви была слабее, уязвимее, и слишком многим рисковала. В новые времена, когда и женщины и мужчины принялись тасовать друг друга как карты в колоде, это выглядит старомодно, но что поделаешь, против натуры, как говорится, не попрешь.
— Марфой, говоришь зовут? Это хорошо, — сказал я, непонятно для чего. — Марфа красивое имя…
— Сама знаю, что красивое, как же иначе! Плохим бы меня родители не назвали! — подтвердила она.
Разговор у нас с ней явно не получался. Нужно было менять тему, и я спросил, то, что меня интересовало:
— Ты не заешь казака по имени Степан, который вас вместе со мной спасал?
— Нет, не знаю, — не задумываясь, ответила она.
— Ты вспомни, он высокий казак, с перевязанной головой.
— Казак? — рассеяно переспросила она. — Ты хочешь?…
— Хочу, — перебил я, — принеси ведро теплой воды и корыто.
— Зачем?
— Мне нужно помыть голову, она вся в крови!
Было, похоже, что, вся моя голова опять превратилась в засохшую кровяную коросту. Я попробовал дотронуться до раны, но не смог до нее добраться. В таком виде девушке не понравишься, даже такой заторможенной.
— А ты в баню сходи, — посоветовала она, не двигаясь с места.
— Сходи бы, да встать не могу. Так принесешь или нет?
Марфа задумалась, потом согласилась.
— Ладно, пойду, скажу мужичке.
Я остался один. В избе было сумеречно, свет проникал только через волоковое окошко в крыше, служащее для выхода дыма. Я уже привык к спартанской простоте русского жилища и давно перестал обращать внимание на интерьеры, вернее будет сказать, на их отсутствие.
Только теперь, когда ничто не отвлекало внимание, я вспомнил о собаке и лошадях, которых мы с запорожцем оставили в лесу. Если Степан погиб, они так там и остались.
Однако пока заниматься их судьбой я не мог.
Если Степан погиб, они так там и остались.
Однако пока заниматься их судьбой я не мог. Нужно было сначала прийти в норму. О лошадях я не беспокоился, ручей протекал рядом с нашей тамошней стоянкой, а в лесу и на пустыре им было полно корма. Другое дело Полкан, не умеющий сам добывать еду, к тому же раненый.
В избу вернулась Марфа со старой женщиной, которая с трудом несла большое деревянное ведро с водой.
— Марфа, мне нужно срочно найти казака Степана! В лесу остались наши лошади и собака.
Пока дочь воеводы обдумывала мои слова, в разговор вмешалась крестьянка:
— В сарае твоя лошаденка, а Полкан во дворе. Строгий пес, мой хозяин хотел его привязать, так он так зубы оскалил, что к нему подойти побоялись!