Всё, возврата нет — чародейство потекло во все стороны, выплеснулось словно вода из резко перевёрнутого ведра. Долетело до стен долины, взметнулось возмущёнными сполохами.
А всё же, тот пустоголовый шаман не заметил ничего. Ну ровным счётом ничегошеньки, как ни вчувствывался в непонятного своей смелостью чужака. Ещё бы — магия леса это не грубое повелевание стихиями, и не душащая прахом сила чернокнижья. Это, братие и сестрия совсем иное… мягкая просьба — придите на помощь! Ты, ты — и вот ты!
И они пришли. Сначала взметнулись опавшие ветви, колыхнулись над травой под недоумёнными взглядами. С хрустом и скрежетом свернулись в тугие клубки — а потом вдруг прянули к замершим оркам…
Лен довольно оскалился. Как ни простенько было это чародейство, а совладать с ним нелегко. Это не живая плоть, которую можно ранить острым или ушибить тупым — с каким-то болезненным, огорчившим самого себя интересом молодой ведун следил, как призванные им стражи с хрустом лопающихся костей давили в своих объятиях здоровенных и сильных воинов, словно кукол швыряли их о стволы вековых сосен и рвали на части. Бесполезными оказывались против них и удары оружия, и броски крепких копий. И лишь потом кто-то из орков с верещанием притащил из пещеры горящие факелы.
Таки сообразили, стервецы…
«А вот это вам как?» — ладонь парня под плащом наконец шевельнулась и приняла другое положение. И тотчас, тонкой пеленой разлитая вокруг Сила словно вскипела.
Отозвался каждый опавший листик, каждая обронённая деревьями хвоинка и травинка — вокруг замершего чародея закружился вихрь, и сам воздух словно потемнел в этом движении.
Поначалу несерьёзным показался он сонмищу оскаленных морд, которые тесной грудой уже бились с исполинами из горящих ветвей почти на равных.
Да вот, каждый лист оказался словно из острейшей закалённой стали — первая же волна орков просто исчезла во взметнувшемся фонтане алых брызг и нелепо-белых костей… и убедившийся в действенности своего оружия Лен отпустил этот кипящий вихрь на волю.
И всё же, против шамана оказалось мало даже этого. В ошметьях изрезанной и забрызганной кровью одежды, тот стоял почти столь же недвижно и отбивался щедро возвращаемой ему алмазом силой. Уж никого не осталось вокруг — словно потоп, листвяный вихрь хлынул в пещеры, и лишь донёсшиеся оттуда вопли свидетельствовали о незавидной кончине оставшихся там самок и детёнышей. Только клочки плоти и ещё подёргивающиеся конечности остались от воинов и даже самого вождя — но окружённый слабыми остаточными сполохами шаман держался в завывающем вокруг него вихре, и мрачный огонь всё ярче разгорался в его глазах.
— Ну-ну, — уважительно пробормотал Лен и сделал шаг.
Нет, не вперёд. Не назад, да и вообще ни в какую иную сторону. Шаг на ту сторону бытия. На ту тропочку, которой страшится каждый, но по которой каждому суждено в конце концов пройти…
Во всё восприятие привычно удадрило холодом. И леденящим воем мириад терзаемых душ — но ведун не стал отвлекаться и даже глядеть в ту сторону, где сияли озарённые потусторонним пламенем две половинки Хрустальной Горы. Нет, он пристально и кропотливо осматривал ближайшую к себе окрестность, пинками отгоняя так и кишавшую под ногами мелкую нечисть. Ага… рука его потянулась и всего лишь дёрнула, распустила тот невидимый узелок, который и скреплял доселе незримую нить, держащую на себе жизнь.
Не вышло с той стороны — выйдет с этой… обратно Лен шагнул осторожнее, с опаской. А вдруг тот шаман успел учудить чего? Пожар устроить или землетрус, с него станется.
Нет, обошлось. Отстранённо ведун смотрел, как озиравшийся шаман недовольно взрыкнул, вновь обнаружив исчезнувшего было, оказавшегося столь грозным чужака. Затем волосатые ноздри того недоуменно расширились, втянули не дающий жизни воздух. Почти свинячьи глаза полезли из орбит, меж желтоватых клыков от усилия брызнула розоватая пена… и в этот миг шаман сломался. Словно надутый воздухом пузырь, бессильно опал он к земле, и в тот же миг по-прежнему пилящий его вихрь во мгновение ока изрезал того в клочья, разметал по сторонам и смешал с останками тысяч других.
— Довольно, — Лен уже почти задыхался, когда вымолвил это слово. От усилий всё держать под своим руководством, от усталости, от вида крови.
От ненависти к самому себе, в конце концов…
Лен посмотрел по сторонам, и внезапно его замутило. Насколько хватало глаз, вся долина оказалась завалена самым что ни на есть неприглядным подношением, который так обожает бог войны — изорванной в клочья и ещё только что живой плотью. А теперь она остывала, угасала в ней жизнь, и становилась всего лишь останками.
«А есть ли у орков душа?» — Лен с трудом оторвал взгляд от постепенно стекленеющего взора чисто под шею отрезанной клыкастой головы, которая, казалось, даже сейчас смотрела на него с ненавистью и немой укоризной. Вопрос, конечно, философский… одни жрецы в общем соглашались, что да — наверняка есть. А другие, вроде служителей Белого Бога, отрицали таковую ересь с негодованием и напрочь. Отродья, исчадия тьмы, и все дела…
Сбоку раздалось хныканье и визг, то уже умирающий вихрь пригнал из дальнего отнорка орочьих пещер пару на диво грязных и замурзанных детёнышей.