— Что будем делать с этим ублюдком? — нарушил тишину Брюс Кук. — И с остальными бабами и мужиками?
— Хр-р… — произнес боцман, дождался кивка Серова и посоветовал: — Загнать бы всех в камор-рку поменьше, двер-рь и окна забить, а дом поджечь. Сар-рацинским душам одна дор-рога — в пр-реисподнюю… Пусть к огоньку пр-ривыкают.
— Мы сделаем лучше, — сказал Серов и кивнул Абдалле: — Переводи! Скажи турку, что я его милую и дарю ему это поместье со всеми слугами, ибо он мне не лгал. То моя жертва Христу или Аллаху… Что за месть Караману — сжечь этот дом и дюжину слуг и служанок? А если пощадим их, Бог, глядишь, зачтет и нашем деле поможет.
Абдалла забормотал на турецком, а Боб и Брюс переглянулись и одновременно кивнули.
— Твоя воля, капитан. Может, и правда нам зачтется, — произнес Кук. — Ну, дом и жизнь ты ему подарил, но добычу-то мы вынесем?
— Разумеется. Что наше, то наше.
Мурад, выслушав Абдаллу, всполошился, упал на колени, начал бить земные поклоны и горестно вопить.
— За жизн очен благодарен, — пояснил Абдалла, — а дом боится взят в падарок. Говорит, Караман придти и зарэзат.
— Скажи, чтобы из-за этого не беспокоился. Караман долго не проживет.
С этими словами Серов покинул дом и, вместе с семью своими спутниками, вышел за ворота усадьбы. Время двигалось к полудню, но яркое весеннее солнце застилали дымы от пылающих строений и пыль, поднятая взрывами, — минеры Марка Антония катили бочки с порохом к стенам касбы, методично уничтожая укрепления. Над сотнями мертвецов, валявшихся по обе стороны дороги, уже трудились вороны. Зрелище было жутким, но Серов, поглощенный своими мыслями, не видел страшных безглазых лиц.
Он очнулся, когда они подошли к ялику. Его фрегат застыл в двухстах ярдах от берега, и к нему, а также к другим судам флотилии тянулись караваны груженых шлюпок. К борту «Ворона» пришвартовался «Дятел», и плотники обоих кораблей, под бдительным оком мастера Бонса, заменяли на шебеке обгоревшие реи и поврежденный фальшборт. Рядом чинилась орденская галера — там накладывали пластырь на основательную пробоину под гребной палубой. На водной поверхности плавали, догорая и чадя, обломки пиратских шебек, среди которых попадались трупы и всякая малоценка, не привлекшая внимания победителей — пустые бочки и корзины, корабельная мебель и прочий хлам.
Из разбитых городских ворот, обращенных к морю, тянулись запряженные мулами и ослами повозки. Добыча была богатой: множество изделий из серебра, от массивных тазов и кувшинов до тарелок, кубков и подсвечников, ларцы с украшениями местной и европейской работы, сундучки, полные монет всех народов и стран, турецкий шелк [79] и английская шерсть, жемчуг и слоновая кость, страусиные перья, дорогое оружие, богатые одежды… На причале, где все это добро грузилось в лодки, возвышался стол из драгоценного черного дерева, за которым шустро скрипели перьями четыре орденских писца, фиксируя взятую добычу. Трудились они под диктовку Сэмсона Тегга и командора Зондадари, лично проверявших груз каждой повозки.
Гребцы расселись по местам. Хрипатый занял место у руля и спросил:
— Плывем на «Вор-рон», капитан?
— Нет. Идем к «Стрижу».
Боцман с пониманием ухмыльнулся:
— Хр-р… Хочешь должок отдать?
— Не без того, Боб.
Весла зачерпнули воду. Пока плыли на «Стриж», под лопасти попадались то обгорелые деревяшки, то распухший труп, обративший к небу незрячие глаза. Над водой тянуло едким запахом дыма.
«Стриж» был почти пустым, его команда грабила город, и на борту остались только стражи, восемь корсаров и капитан Клод де Морней. Он редко съезжал на берег — похоже, стеснялся своего уродства, отрезанного носа, отрубленных пальцев и головы, с которой кожу сдирали полосками вместе с волосами. Происходил де Морней из небогатого рода дворян из Бретани и дослужился до первого помощника на военном французском бриге, а потом в несчастный день попал в лапы Эль-Хаджи. Выкупа ждал четыре года, а чтобы поторопить его бретонских родичей Эль-Хаджи рубил де Морнею пальцы, резал нос и драл кожу с черепа. Возвращаться домой в таком жутковатом виде бретонцу никак не улыбалось, зато для карьеры пирата внешность у него была самая подходящая.
— Клод! — окликнул его Серов. — Для тебя хорошая новость: Эль-Хаджи — твой.
По лицу де Морнея промелькнула плотоядная улыбка.
— Да сгноит Господь его душу! Могу заняться им сейчас, сэр?
— Займешься ближе к вечеру, когда выйдем в море. Сейчас с тобой восемь человек, а счет к Хаджи есть у каждого в твоей команде. Не стоит обижать людей.
— Это верно, — согласился бретонец. — Ну, обещаю, что быстро он не умрет!
— На твое усмотрение, — сказал Серов и распорядился править к «Ворону».
В четыре часа пополудни к фрегату причалила шлюпка командора Зондадари. Выглядел он довольным, но утомленным — сказывались бессонная ночь в седле, атака на крепость и пересчет захваченных богатств.
— Думаю, Тегг, ваш офицер, справится без меня, — сказал Марк Антоний, поднявшись на палубу. — Я слышал, что вашей супруги здесь не оказалось? — Серов молча кивнул. — Мои сожаления, маркиз… Но в остальном… в остальном!.. Хвала Господу, мы наконец-то уничтожили это осиное гнездо! Не навсегда, разумеется, но лет на пять-шесть. Орден вам обязан!