«Восток — дело тонкое, особенно когда касается торговли», — подумал Серов и переглянулся с Теггом. Его помощник положил ладонь на грудь, вытянул три пальца, побарабанил ими по камзолу, потом сунул пятерню за пазуху и принялся чесаться.
— Тридцать тысяч испанских талеров, — вымолвил Серов. — И передай улему и кади, что мое милосердие зависит от их щедрости. Сейчас я буду обедать. Когда закончу, сундуки с монетой должны быть на пристани.
Катиб-переводчик и Мартин Деласкес заговорили разом, и лицо толстого кади вытянулось. Обменявшись парой фраз с улемом, он сообщил, что надо подумать и посоветоваться, ибо сказано Пророком: торопливый теряет, мудрый находит. Но в этот момент вспыхнули два пиратских корабля, подожженных Эриком Свенсоном, и посланцы эмира догадались, что время совещаний и раздумий истекло.
Кади повернулся к Деласкесу и что-то пробурчал.
— Выкуп будет уплачен, но у них не хватает талеров, — сообщил мальтиец. — Половина будет в турецких курушах [40] , из расчета пять курушей за четыре талера. Это справедливо, синьор капитан.
— Куруши так куруши, — кивнул Серов. — Хоть тугрики, только выплату пусть не затягивают.
— Хоть тугрики, только выплату пусть не затягивают. Я обедаю быстро. Он повернулся и зашагал вдоль берега к возвращавшимся шлюпкам. От пылающих шебек тянуло жаром, ветер раздувал огонь, от дыма перехватывало дыхание. Пять галер с бывшими невольниками уже скользили по водам бухты, огибая застывший на якоре «Ворон». Его экипаж, вместе с новым пополнением, сгружал у линии прибоя захваченное добро.
Разочарование… Тяжкой ношей легло оно на грудь Серова и сдавило так, что чудилось — еще немного, и треснут ребра. Он так надеялся найти здесь Шейлу! Шейлу, Уота Стура, Клайва Тиррела и остальных парней… Взять их на борт, сняться с якоря, распустить паруса и поплыть в пролив Ла-Манш, в Северное море, а оттуда — на Балтику, в родные воды… То есть еще не совсем родные, так как нужно их отвоевать у шведа, построить крепости и корабли, возвести великий город, что станет российской столицей на двести с лишним лет… И все эти дела ждут его, Андрея Серова! И будет ему за свершения ради отчизны почет и слава, богатства и титулы…
Потом, все потом, думал он. Первый долг человека — перед своей семьей, ибо на нем, как на краеугольном камне, стоят все остальные долги: перед соратниками и друзьями, перед страной, ее правителями и народом. И всякий, кто скажет иное — лжец или глупец! Долг перед самыми близкими является инстинктом, диктуемым любовью — а что на свете сильнее любви? Он дождался, когда причалят шлюпки, сел в одну из них и приказал править к кораблю.
* * *
Вечером, часа за два до заката, когда «Ворон» был уже в море, Тегг вызвал Серова на палубу. Здесь, вдоль борта, разложили добычу, и вожаки, ван Мандер и Хрипатый Боб, Тернан, Кук и лекарь Хансен, осматривали ее, щупали восточные ткани, звенели посудой, перебирали испанские и турецкие монеты, заполнявшие четыре сундука, прикидывали вес украшений, остроту ятаганов и сабель. «Богатая земля Магриб!» — подумал Серов, глядя на эти сокровища. Богатая! Есть где разгуляться! А если разгуляются его сподвижники в магрибских водах, то захотят ли плыть на север? На сей вопрос он пока не знал ответа.
— Нет с нами Шейлы, — сказал Сэмсон Тегг, — и потому мы просим, чтобы ты оценил добычу и разделил на доли по правилам Берегового братства. Прежде, Андре, у тебя это здорово получалось! Здорово, клянусь спасением души!
Бомбардир подмигнул, и перед Серовым пронеслось воспоминание: жаркое солнце, синее море, золотой песок, безымянный остров в Карибском море, где он впервые подсчитывал награбленное, суровая физиономия Джозефа Брукса, надменная рожа Пила, лица Садлера, Росано, Галлахера и прочих убиенных и до времени погибших. Как давно это было! И как недавно!..
Он прошелся по шканцам, заглядывая в раскрытые ларцы и сундуки, взял турецкую монету с вязью загадочных письмен, осмотрел ее, бросил обратно, коснулся сабельной рукояти, украшенной бирюзой, полюбовался блеском рубинов в перстнях, заколках и серьгах и вдруг, наклонившись, застыл, как громом пораженный. В шкатулке из слоновой кости красовалось ожерелье из драгоценных камней, а под ним лежали тонкой работы сережки. Камни были синими, как Шейлины глаза, и искусный магрибский ювелир заключил их в золотую филигрань, в плетеное кружево из проволоки, и сделал подвески из золотых остроконечных листьев. Дорогая вещица! Но ее цена была Серову безразлична; наморщив лоб, он вспоминал свой сон, с каждой секундой убеждаясь, что там, в сонном его видении, Шейла носила именно это убранство.
Случайное совпадение или знак судьбы? Зримый символ того, что их одиссея кончится благополучно?..
На душе у Серова вдруг полегчало. Он выпрямился, окинул быстрым взглядом первую магрибскую добычу и сказал:
— Шкипер, распорядись — пусть принесут из моей каюты перья, бумагу и чернильницу, будешь записывать.
Сейчас все оценим, подсчитаем и разделим, никого не обидев, но перед тем я возьму свою капитанскую долю. — Он поднял серьги и ожерелье, сверкавшие синим пламенем. — Вот это! Для нее! Нет возражений?
Возражений не было.