«Да что они все — как Чапаев? Тот Петьке тактику конницы на картошке объяснял, Нинея процесс познания человеческого характера — на матрешках, этот карьерные перспективы — на шахматах. Сговорились, что ли?»
— Парень ты способный, так что в рядовых, что на воинской, что на купеческой стезе, не задержишься, — продолжал «особист». — Станешь сотником или в первую купеческую сотню выбьешься. — Феофан поднял с доски слона. — Но на воинской стезе можешь и до боярина дорасти. — Указательный палец «особиста» лег на макушку фигурки ферзя. — Только не ошибись, когда будешь выбирать, на какой стороне доски оказаться!
«Понял вас, «товарищ майор». Интересно: это ваша собственная инициатива, или Илларион меня вербануть приказал? Что же ты, отче Михаил, про меня дружку своему отписал такого, что местная ГБ на меня глаз положила? Версий может быть куча: нужен зачем-то выход на Нинею, требуется иметь глаза и уши в ратнинской сотне, «прижилась» идея с православным рыцарским орденом и т. д. и т. п. Вообще-то игрушки кончились, он со мной на полном серьезе работает. Отмазаться, скорее всего, не выйдет, да и не в моих интересах, но пешкой в ваших руках, «товарищ май op», я быть не собираюсь. Не в СССР живем, в конце концов. Антип, кстати сказать, очень наглядно это показал».
— Понимаю тебя, отче: если придет человек и покажет мне шахматную фигурку, значит, он от тебя, а если мне понадобится что-то тебе передать, то надо не на епископское подворье идти, а сюда. Или к Антипу? Только не рано ли ты меня обхаживать начал — мне ведь всего тринадцать?
— Вот и мы с Михаилом думаем: всего тринадцать, а такой разум. И поведение тоже. Не странно ли?
«Ну сейчас посмотрим, «какой ты Сухов».
— Тебе-то ладно, отче, а Михаил мог бы и понять — древнего рода боярин, хоть и монах. Я — восьмое колено воинского рода! За моим дедом сотня латников, по европейским понятиям, он — граф, а земель в его графстве не меньше, чем в герцогстве Нормандском. Про Вильгельма Нормандского слыхал, конечно?
Мишка выпрямился, задрал подбородок и, слегка оттопырив нижнюю губу и сощурив глаза, сначала смерил Феофана надменным взглядом с ног до головы, а потом уставился тому в глаза.
«Вот так, «товарищ майор», нужным образом выстраивать невербальный ряд и мы умеем, если ты из худородных…»
И Феофан дал-таки слабину! На секунду, на краткий миг вильнул глазами в сторону и превратился в простого мужика, наряженного монахом.
«Так и есть: из смердов или из городской голытьбы, а может, и в холопах побывал, даже константинопольским воспитанием этого до конца не вытравишь. Вот Илларион — да, чувствуется в нем порода, а этот зубами и ногтями из самых низов выдирался.
«Орел наш дон Рэба». Эту сцену он мне до конца жизни не забудет, но буром переть теперь поостережется. Есть у древних родов нечто, для простолюдинов непостижимое, я про это тоже мало что знаю, но про пассионарность читал. Вы же, «товарищ майор», в этих вопросах — дуб дубом, а потому, генералом вам не быть! И никакой вам отец Михаил не друг, правильнее сказать — буксир. Тащил он вас за собой по доброте душевной или… Стоп! Древнего боярского рода, значит, мог быть у Михаила мальчишка в услужении! Выучился вместе с хозяином, принял сан… Риск? Да, риск, но, как говорится, кто не рискует, тот… а шампанского-то еще нет!»
— Ты думаешь: умрет благодетель твой в глухом селе и все забудется? По-твоему, МЫ не знаем, кто есть кто?
Феофан удар выдержал — школа жизни у него была такая, что не приведи господь, однако точность попадания Мишка заметил.
— О чем ты, отрок?
— О делах наших скорбных, отче. Я от долга христианского не отказываюсь и Святой Православной Церкви послужить готов всегда, но и пешкой ни в чьей игре быть не собираюсь!
— Вот и правильно, вот и молодец! — не очень натурально похвалил Мишку Феофан. — Но жизнь по-всякому повернуться может, вдруг тебе помощь понадобится? Теперь знаешь, к кому обратиться, что же здесь плохого?
«Поплыл «товарищ майор» — то «молодец», то «что же здесь плохого?». А я о плохом ничего и не говорил, это он не мне, а мыслям своим отвечает. Достал я его! Ну и чему радуетесь, сэр? Он только своим жизненным опытом пользуется, хотя и богатым, а вы из одного только телевизора столько дерьма зачерпнули, что по нынешним временам на три жизни хватит и еще останется».
Феофан, впрочем, оправился очень быстро — снова сделался благообразным и улыбчивым.
— А наставнику твоему, Миша, поможем: будет ему грамотка от епископа с увещеванием и разрешением… ну хотя бы от части обетов, на время болезни. А старосте вашему… как его зовут?
— Аристарх.
— А Аристарху я сам отпишу, чтобы женщину подобрал — в церкви прибираться, а заодно и за домом настоятеля приглядывать, хозяйство его вести. Греха в том нет. Отвезешь грамотки-то?
— Отвезу, конечно!
— Вот и ладно.
Феофан был — сама ласковость и благорасположение. Ну так ведь и у кошки лапки мягкие, пока когти не выпустит. Знал Мишка цену такой ласковости еще по ТОЙ жизни. И нисколько не обольщался разницей в девять веков — ЗДЕСЬ цена была такой же.
— А вот и друзья твои идут, — умилился «особист». — Еды-то накупили — музыкантам твоим на неделю хватит! Правильно поступаешь, Михаил, добро сторицей тебе вернется!