Первые несколько дней после «пробуждения» были наполнены чистой светлой радостью какого-то, биологического, что ли, уровня: слишком приятным был контраст между накопившим целую коллекцию болячек и недомоганий организмом почти пятидесятилетнего мужчины и телом двенадцатилетнего подростка, выросшего на свежем воздухе, в практически идеальной экологической обстановке и на естественной пище, не содержавшей даже намека на нитраты, вкусовые добавки или модифицированные гены.
Однако жизнь очень быстро и беспощадно развеяла эйфорию, весьма наглядно продемонстрировав, что и с этим прекрасным телом — не все в порядке.
Однако жизнь очень быстро и беспощадно развеяла эйфорию, весьма наглядно продемонстрировав, что и с этим прекрасным телом — не все в порядке. Орудием для разрушения иллюзий судьба избрала Мишкиного ровесника Ероху.
* * *
Ероха…
Уже потом, по прошествии некоторого времени, Мишка узнал, что в основе Ерохиного отношения к нему лежало не только традиционное в подростковой среде издевательское отношение к более слабому. Все было несколько сложнее. После ранения сотника Корнея на его место общим решением был избран отец Ерохи — десятник первого десятка Данила, бывший у деда постоянным помощником. Избран-то — избран, да только для княжеских воевод это избрание ровным счетом ничего не значило. В первом же походе ратнинской сотне назначили командира со стороны — незнакомого боярина. Прокомандовал тот недолго — через несколько дней после его назначения сотня попала под обстрел на переправе.
Новый сотник был убит первой же стрелой. Тут бы Даниле и проявить себя: отдать несколько разумных команд, броском к вражескому берегу вывести сотню из-под обстрела, порубить или разогнать лучников, которых прошляпил передовой дозор, — глядишь, и стал бы сотником, уже официально. Но он, привыкший за долгие годы быть за дедовой спиной, сначала растерялся, потерял драгоценные секунды, пытаясь не дать свалиться в воду уже мертвому боярину, а потом под ним убили коня, и стало уже не до командования.
От сотни вообще в тот день могли остаться рожки да ножки. Лучники били с невысокого берегового обрыва, находившегося чуть выше по течению, брод был узким, а стрелы летели не столько в людей, сколько в коней, которых быстро начала охватывать паника. Положение спас десятник девятого десятка Лука Говорун. Так уж повелось, что в двух последних десятках всегда собирались лучшие лучники сотни. Оба этих десятка еще не вошли в воду и так удачно ответили своими стрелами на выстрелы с того берега, что вражеские лучники вынуждены были попятиться от берегового обрыва.
Лука Говорун тут же заорал, чтобы ратники шли вперед и укрылись под вражеским берегом. Те, кто услышал и послушался его, — выжили. Но для многих было уже поздно. Примерно у трети всадников перепуганные кони шарахнулись в сторону с узкого брода и сразу же попали на глубокое место. Те, кого кони все-таки вынесли, спаслись, но большинство утонуло — ратник в полном вооружении слишком тяжел не только для того, чтобы выплыть самостоятельно, но даже и для того, чтобы его мог удержать на поверхности конь. Во всяком случае, не у каждого коня хватит на это силы, особенно если всадник запаниковал и не помогает животному, а, наоборот, мешает.
В результате из ста четырех человек выжили шестьдесят семь. Таких потерь за один раз у ратнинской сотни не случалось за все время ее существования. Особую же наглядность некомпетентность Данилы приобретала на фоне недавней сечи на Палицком поле, где убитыми сотня потеряла всего шестерых. Даниле, само собой, пришлось распрощаться не только с командованием сотней, но и с десятничеством, тем более что из его десятка выжило всего трое, включая и самого Данилу.
Каким-то образом обида за отцовскую неудачу проецировалась у Ерохи на Мишку. Возможно, сыграли свою роль слышные то тут, то там разговоры о том, что «вот Корней Агеич уж такого бы не допустил», возможно, Ероха знал о долголетнем ожидании его отцом «повышения по службе», вместе с ним пережил сначала радость долгожданного избрания, а потом крах карьеры, возможно, еще что-то… Факт оставался фактом: прохода Мишке Ероха не давал. «Вселение» в Мишкино тело нового «жильца» ровным счетом ничего в этом не изменило. «Новый» Мишка убедился в этом менее, чем через неделю после «вселения».
«Новый» Мишка убедился в этом менее, чем через неделю после «вселения».
Как-то вечером, когда стадо уже пригнали с пастбища, Ероха с несколькими приятелями загородил проход одиноко идущему по переулку Мишке:
— Эй ты, недоносок! Ты почему не кланяешься?
Паника, охватившая мальца, мгновенно задвинула сознание взрослого человека куда-то в дальний угол. Мишка растерянно остановился.
— Ты моих коров пасешь — значит, мой холоп. Должен кланяться!
Ероха схватил Мишку за волосы и начал пригибать его к земле, пытаясь поставить на колени. Физически он был сильнее Мишки, причем изрядно сильнее. И ростом он был повыше, и телом помассивнее.
* * *
Тогда, пережив несколько унизительных минут, Мишке удалось вырваться и сбежать, но теперь совершенно обыкновенный случай мальчишеских разборок заставил его серьезно задуматься сразу на две темы. Первая тема — его физическая немощь по сравнению с ровесниками. Вторая — его социальный статус. Ни то, ни другое ни в малейшей степени не соответствовало исходным данным: принадлежность к военной знати, возможно к боярству.