— Сыграйте на ней что-нибудь. Что, не умеете? Это так же просто, как лгать. Перебираете отверстия пальцами, вдуваете воздух, и из флейты польется нежнейшая музыка.
— Давайте, — легко согласился Дастин. Посмотрел на клапаны, приложился к мундштуку и… заиграл.
Посмотрел на клапаны, приложился к мундштуку и… заиграл. Ничего себе способности у моего напарника! Он раньше никогда не говорил, будто учился музыке… Сыграл он, разумеется, «Yesterday». Любит «Битлз». Отложил инструмент и уставился на Гамлета, казавшегося исключительно несчастным. Как брошенная хозяевами болонка под дождем.
— Мой принц, — задушевно сказал напарник, — посмотрите, с какой грязью вас смешали! Кое-кто приписывает вам знание ваших клапанов, как на флейте, и воображает, будто все ваши ноты сверху донизу открыты. Человек, который умеет играть на человеке, как на флейте. Вас можно объявить любым, каким угодно инструментом, вас можно расстроить, но играть на вас нельзя! Оглянитесь, принц!
Кожа на лице Горацио приняла невероятный жевто-блакитный оттенок. Видать, понял намек.
Гамлет раскрыл было рот, желая что-то сказать, но тут некстати вломился Полоний.
— Милорд, королева желает поговорить с вами и немедленно!
«Ага, — сказал я самому себе. — Теперь остается уломать Полония и вместо него встать за шторой. Заодно спасем жизнь старичку».
* * *
До разговора Гамлета с королевой мне и Дастину пришлось претерпеть беседу с королем. Клавдий пытался выспросить о новостях, хотел узнать, как мы оцениваем душевное состояние принца, и намекнул, что, если он действительно болен, Гамлета будет лучше отправить в Англию. Он не был зол, как в пьесе Шекспира, просто обеспокоен. Мы церемонно раскланялись, заверили, что ближе к полуночи раскроем государю все секреты, и попросили разрешения тайно присутствовать при разговоре Гамлета с королевой. Мол, надо добыть последние доказательства.
— Доказательства чего? — поднял бровь король.
— Всего, — коротко и некуртуазно ответил я. — Мне жаль, сир, но вечером предстоит крайне нелицеприятный разговор. Вы просили нас узнать, что тяготит Гамлета, мы выполнили приказ. И мне будет очень жаль говорить вам те слова, которые я обязан буду сказать.
— Тогда присутствовать при разговоре моего сына с Гертрудой будем все вместе, — непререкаемо заявил король.
— Вашего сына? — Я выделил голосом эти слова.
— Не придирайтесь к словам, — поморщился король.
Я тотчас нагло потребовал, чтобы в комнате королевы присутствовали еще и Полоний с Офелией. Клавдий согласился, пробурчав, однако, что в таком случае можно было бы пригласить весь замок — свиту, слуг, стражу и даже конюхов. Ну и фигляров не забудем.
Через пятнадцать минут опочивальня королевы являла собой зрелище сюрреалистическое. За стенным ковром спрятали Полония. Розенкранц и Гильденстерн устроились за шторами. Офелия угнездилась за пышными складками балдахина кровати, короля прикрыли ширмой для переодеваний, а припершийся без приглашения Лаэрт спрятался под кровать. Гертруда заметно нервничала, но приказ короля есть приказ короля.
— И разговаривайте с ним непринужденно, моя королева, — напоследок посоветовал Клавдий, исчезая за вышитой шелковой ширмой. Под кроватью сдавленно чихнул Лаэрт — там было пыльно.
— Мать! Миледи! — ворвался Гамлет. — Ну, матушка, чем вам могу служить?
— Гамлет, зачем была эта пьеса?
— Это не та пьеса! — тоненько выкрикнул принц. — Они мне все испортили!
— Кто «они»?
— ОНИ! — страшным голосом прошипел Гамлет.
— Это заговор! Заговор похуже, чем заговор против моего отца! Ваш муж, Клавдий…
Полилась долгая обличительная речь. Сравнивались два портрета — лица братьев. Гамлет-старший («Лоб, как у Зевса, кудри Аполлона, взгляд Марса, величие Меркурия — вот ваш первый муж») и Клавдий («Словно колос, пораженный порчей, в соседстве с чистым»). За ширмой недовольно заворочались. Потом пошли рассуждения о стыдливости, валянии в сале продавленной кровати, об испарине порока, падении, петрушке в королях, карманнике на царстве, завидевшем венец на полке, взявшем исподтишка и вынесшем под полою…
А потом началось то, о чем Шекспир не писал и не мог писать в связи с новыми обстоятельствами.
У королевы, отлично знавшей, что вокруг сидит полдюжины почти посторонних людей, лопнуло терпение, и она весьма громкоголосо высказала Гамлету все, что она думала о своем предыдущем муже, о Клавдие, Гамлете, пронырливых Розенкранце и Гильденстерне, их прошлом, настоящем, будущем, родственниках, привычках в любви, и закончила тем, что предложила Гамлету сходить в ближайший бордель, предположив, что все его проблемы кроются… в общем, об этом в приличном обществе лучше не упоминать. Шекспир, видимо, вертелся в гробу, как волчок, сожалея, что упустил такую сцену, а у Гамлета отвисла челюсть и потекла слюна с угла рта. Взгляд принца застыл на пустоте. Он явно следил за кем-то, кого в комнате не было.
— Под ваши крылья, ангелы небес… — выдавил Гамлет, ни к кому не обращаясь. Вернее, обращаясь к той самой пустоте. — Что вашей статной царственности надо?
— О боже, с ним опять припадок! Гамлет, с вами все в порядке?