Солдатская дорога домой

сверхкоротких промежутках времени. Для некоторых физических частиц,

видимо, и миллисекунда — вроде нашего года. А что мы знали бы, скажем, о

жизненном цикле бабочки-однодневки, если бы не умели отмерять отрезки

времени меньше, чем год? — Тополь смущенно указал на столик с таблицами. —

Но вы знаете, кое-что уже получается.

— И что ж это за поверхность?

Радин рукой изобразил волнистую линию.

— Трудно сказать. Иногда мне кажется, что это просто некий

промежуточный энергетический уровень.

— Промежуточный — в смысле ненаблюдаемый?

— Да.

«Человек — просто чудо, — подумал Радин. — Вот кого я мог бы понимать с

четверти слова! Идеальнейший случай! Взглянуть бы на его вычисления».

В соседней комнате зазвонил виафон. Тополь ушел туда. По донесшимся

восклицаниям Радин понял, что из отряда сообщали результаты обработки

материалов полета.

— Скажите, Чайкен, — проговорил он. — Вашему мужу никогда не приходило

в голову, что он создан для космических полетов? Или, скажем, так: как бы

вы отнеслись к моим словам, если бы я предложил Вилу Сергеевичу участие в

небольшой, предположим, пробной экспедиции? Может быть, вообще всего

один-два полета. Если, конечно, его кандидатура устроит государственную

комиссию.

Искоса глядя на него, Чайкен замерла в своем уголке на диване. Потом

она медленно подобрала ноги, устроилась поудобнее, прислонилась плечом к

стене.

— Вы, вероятно, знаете: людей, которые могут работать в космосе как

ученые, очень немного, хотя по сравнению даже с недавним прошлым условия

там теперь не так уж и трудны.

Чайкен молчала. Донесся голос Тополя:

— Это прекрасно, Трофим! Завтра я обязательно схожу в тот район! И

конечно, буду выбираться из пике еще ниже… Ну да, буквально у самой

земли, почти царапая самолетным брюхом по скалам! Ясно же! В этом все

дело!..

Чайкен молчала. И Радин понял: она всегда боялась, что Вил уйдет в

космос! И ее реплика: «Для этого не надо отправляться в космос», —

предназначалась ему, Радину. И была это просьба — не продолжать разговора

о космосе! Но разве в своем отряде, в бесконечных пике, ее муж меньше

рискует? Или, может, она не знает характера его работы?

— Простите меня, — сказал он, — насколько могу понять, я напрасно это

говорил.

Ваш муж не будет знать о моем предложении.

Чайкен не ответила.

«Для этих людей счастье в другом, — подумал Радин. — Оно в том, чтобы

жить друг для друга. Быть вместе».

Сложное чувство превосходства, разочарования, грусти поднялось в нем.

Эх вы, «передовые» люди Земли…

Он с неприязнью оглядел обстановку комнаты — такую простую. Взглянул на

столик с вычислениями… Как жаль, что эти люди оказались примитивней, чем

он подумал о них! Как жаль! Разочаровываясь в других, всегда становишься

беднее сам…

Чайкен встала с дивана, подошла к двери, нажала кнопку возле

выключателя. Стены потеряли прозрачность, сделались матово-золотистыми.

Комната словно уменьшилась, стала уютней.

Вернулся Тополь.

— Вил, ты не знаешь! — Чайкен встретила его у порога. — Тебе предлагают

отправиться в космос!

Тополь отстранил Чайкен и шагнул к Радину. Тот поспешно встал.

— В разговоре с вашей женой. Вил Сергеевич, я действительно сделал

такое предложение, — проговорил он сухо. — Если бы вы согласились, вы бы

завтра получили вызов на госкомиссию. Прошли бы ее успешно, — полетели бы

вместе.

Несколько мгновений он помолчал, поочередно глядя на молодых людей. Они

стояли рядом и смотрели на него.

— Я говорил уже об этом вашей жене, но я повторяю, — продолжал Радин, —

за минувшие десятилетия физический тип человека очень улучшился. Почти

всякий, кому только нет еще сорока пяти лет, может быть взят в полет.

Ракетный корабль автоматизирован почти на все сто процентов. Полгода — и

молодой человек будет натренирован, обучен Другое дело — подготовить к

полету ученого. В экспедиционном космологе важен не только объем знаний,

воля, диалектичность мышленья, — он взглянул на Чайкен и извинился улыбкой

за вторжение во внутренний мир ее мужа, — но и то, каков этот человек

вообще, богат ли он душевно, скажем, так, как ваш Вил. Ученому труднее в

космосе, чем космонавту-пилоту. Ученый менее загружен текущей работой, он

больше остается один, он больше раздумывает. И решения, которые он

принимает, имеют, в общем, гораздо большее значение, чем решения пилота. У

пилота верхний предел ответственности — существование корабля, личная

судьба экипажа. У ученого — судьба открытия. Успех или неуспех экспедиции.

Отрицание или утверждение идеи, заложенной в эксперименте. Для общества

это имеет несравнимо большее значение, чем судьба одного корабля…

«Зачем я это им говорю?» — подумал он с досадой и умолк.

— Куда же лететь? — спросил Тополь.

— Шестьсот-семьсот миллионов километров от нашей Земли. Всего лишь

четыре-пять астрономических единиц.

Он усмехнулся.

— Надолго?

— Рейс — десять-пятнадцать суток, два-три рейса в год. Предварительно —

около полутора лет тренировки.

— Вы женаты? — спросил Тополь.

— Да.

— Счастливо?

— Да.

— Я не имел в виду чего-либо чрезвычайного, — продолжал Радин: впервые

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37