был уверен, что у Юпитера мы встретим людей. Потому согласился покинуть
«Десант».
Радин молчал.
— Да, ты это знал, — продолжал Тополь. — И то, что станция эта с Земли,
тоже знал. Потом, правда, стал сомневаться. Но лишь после того, как мы не
нашли кислорода.
— Да, — проговорил Радин.
— Ты понял все еще в «Сигнале» по сводной ленте. Потому ты и не показал
ее мне. И потому же ни разу не говорил о том, что было, когда «Сигнал»
находился за пределами гравитационного поля. А об этом надо бы поговорить.
Радин шумно выдохнул воздух:
— На ленту ты мог взглянуть, если б хотел. Но специально обращать твое
внимание?.. Я не считал тогда это разумным. Может быть, просто пожалел
тебя. Во всяком случае, так было в тот первый момент, когда ты поднялся из
цитаппарата.
— И потому тебя не удивило, что щит уже создан?
— Да.
— Ложь во спасение…
— Да. Можно сказать и так.
Было что-то безжизненное в том, как говорил Тополь.
Он бесстрастно перечислял окончательно установленные факты. Сам себе
давал ответы на те недоуменные вопросы, которые вызывало в нем последнее
время поведение Радина.
Сам себе
давал ответы на те недоуменные вопросы, которые вызывало в нем последнее
время поведение Радина. Разъяснения не интересовали его.
— И потому ты не хотел покидать «Сигнал». Ты очень переживал. В ту пору
ты просто не хотел возвращаться на Землю. Было незачем.
Радин вновь не отозвался. Но этого и не требовалось Тополю.
— А мне ты боялся сказать. Или, верней, ты не верил в наше спасенье и
не хотел отравлять мне последние дни. А может, считал, что если я буду все
знать, то не выдержу.
— Трудные вопросы. Вил, — произнес Радин. — Я миллион раз задавал их
себе.
— Трудные, — повторил Тополь. — Но как их решить? Ведь я не машина,
Рад! И Чайкен не машина. Мы — люди.
— Не знаю, Вил.
— Но ты же решил для себя?
— Да. Я решил.
— Как?
— Как я решил? До возвращения на Землю, Вил, я буду жить, словно ничего
не случилось. Ты понял? Будто сейчас все еще 2017 год и на Земле ждут меня
те, кто всегда встречал из полетов. Товарищи, дети, жена. Мы с тобой
солдаты армии, сооружавшей щит. А солдатская дорога домой всегда
начиналась в тот день, когда солдат уходил на войну. И кончалась тогда
лишь, когда солдат возвращался домой. Наш долг — пройти до конца этой
дорогой.
— А если я не смогу жить, как будто ничего не случилось?
— Значит, тебе будет труднее, чем мне. Мы — солдаты. Идти нам
придется…
7. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕГОН
— Пора, Вил… Да не сюда, не сюда… Еще немного. Вот здесь. Стой пока
тут, я сейчас сориентируюсь. Так, этот блок уже радиоактивный. Еще такой
же. Еще… Ага. Значит, все они ожидают погрузки. В этом ряду мы и станем.
И не волнуйся… Так, хорошо. Ты меня слышишь? Иди сюда. Хорошо. Здесь мы
и будем стоять. И ни на шаг. Слышишь, Вил?..
Они стояли на платформе внутри решетчатого шара. В той стороне ее, над
которой висели ряды блоков с радиоактивными верхней и нижней гранями.
Сфера уже не вращалась. Едва заметная дрожь, гуденье сотрясали ее. Дуги
труб медленно уплывали, вдвигаясь в конус. Торцы их зияли отверстиями.
Радин держал Тополя под руку. Чтобы быть похожими на блоки,
предназначенные к отправке на Землю, они сделали радиоактивными
поверхности своих шлемов и подошвы ботинок. И весь вопрос заключался в
одном: заметят или не заметят этот обман автоматы погрузки?
Тележка с блоком вдруг вынырнула из одного отверстия, покатилась по
платформе, резко остановилась, будто споткнувшись. Блок мягко соскользнул,
направляемый по невидимым рельсам магнитных полей, отлетел в сторону и
застыл под одним из квадратных отверстий шара.
Продолжая движение, тележка въехала под другой блок. Он опустился на
нее. Тележка унесла его во второе отверстие.
Когда она показалась вновь и освободилась от блока, Радин подхватил
Тополя за бока и решительно ступил на нее.
Ракетный пояс едва заметными
толчками помогал ему сохранять равновесие.
«Правилен ли этот шаг? — подумал Радин. — Не слишком ли мы
поторопились? Не проще ли было ждать? Но сколько пришлось бы ждать и
сколько еще продержался бы Вил?»
Тележка, не заметив обмана, въехала в отверстие трубы.
«Правилен», — решил Радин и выключил пояс.
Они летели стоя — рядом, плечо к плечу. Именно в таком положении, когда
направление движения перпендикулярно груди, наименее губительны
перегрузки. А оба они находились на таком пределе усталости, когда каждая
мелочь может оказаться решающей.
Правда, полет с первой же минуты шел в очень ровном режиме. Без всяких
приборов, по своим ощущениям, Радин сразу определил: постоянное ускорение
около двадцати метров в секунду — перегрузка всего лишь, примерно, в два
раза! Ее они могли переносить сколько угодно времени. Он прикинул в уме:
если ничто не изменится, продержаться надо каких-то девяносто часов. Не
полет, а прогулка!
Но все-таки момент приземления мог преподнести сюрпризы. К этому
времени нужно было собрать все силы. Уже вскоре после начала полета Радин
сказал:
— Надо будет спать, Вил… Спать… Дыши под мой счет: раз, два, три,