перемещение вызвало тот эффект замедления времени, в результате которого
мы оказались здесь, в этом зале, среди вас, люди двадцать третьего века,
покинув свое время всего лишь тридцать семь суток, шесть часов и
пятнадцать секунд назад…
Радин закончил. Председатель Мирового Совета подошел к нему. Дружески
протянул руку Тополю. Тот послушно поднялся. Встали и все, заполнявшие
гигантскую раковину амфитеатра.
Председатель Совета обнял за плечи их обоих.
— Великий щит, — издалека-издалека донесся до Тополя голос
председателя, — созданный вами, замечательными сынами Земли, сослужил, как
определенно известно теперь, гораздо более важную службу, чем это
предполагалось в то время, когда ваш корабль уходил в рейс. Щит
создавался, чтобы заслонить атмосферу Земли от потока антиматерии. Ему не
пришлось выполнять эту задачу…
«Не пришлось? — подумал Тополь, отшатнувшись от председателя. — Значит,
все было напрасно? И теперь нас будут утешать высокими словами о значении
полета? «Вы ж солдаты! Для солдата любой пост равно почетен! Солдат на
любом посту выполняет свои долг!..» И будет новый обман во спасение? А я
не хочу! Я не желаю никаких новых обманов! Я слишком многое отдал, чтобы
меня можно было утешить обманами!..»
Он больше не слышал голоса председателя Совета.
И ему вдруг как бы кто-то сказал: еще минута, другая — и он прямо
здесь, на глазах у всего человечества, прильнувшего к телеэкранам,
обхватит голову руками и зарыдает, забьется в истерике.
«Я такая счастливая. Вил!» — он вдруг услышал голос Чайкен. Голос был
оглушающе громок. Громок и резок. Ослепляющим лучом он впился в мозг.
Заслоняясь, Тополь поднял руки. И увидел, что председатель Мирового Совета
перестал говорить и понимающе смотрит на него.
«Стыдись, — сказал Тополь самому себе. — Ты ж космонавт, Вил!»
Прямой, высоко подняв голову, ровно и четко ступая, он сошел с
возвышения.
Была полная тишина. (Или, может, это ему только казалось?)
Он пересек зал. Автоматические двери раздвинулись перед ним. Он шагнул
через порог, по-прежнему держа себя в руках строгим приказом: «Ты ж
космонавт, Вил!». С огромным усилием (зрительно представилось ему, что он
держит самого себя, сжимая в двух больших тяжелых ладонях) он подождал,
пока двери сдвинутся за его спиной (это длилось бесконечно-бесконечно
долго).
«Можно», — сказал он себе, разжимая ладони.
И наступила ночь.
9. ЗОВ КОСМОСА
Очнулся он оттого, что щеку его что-то грело ласковыми трепетными
прикосновениями.
Он открыл глаза.
Он открыл глаза.
Он лежал в гамаке под раскидистым деревом. Луч солнца то прорывался
сквозь листву, то падал ему на лицо, то заслонялся, и тогда кожу гладили
порывы легкого ветра.
Он покосился по сторонам. Слева был ослепительный и прозрачный куб.
«Дом», — подумал Тополь. Справа — зелень луга с островками кустов и берез.
Извилистая тропинка рассекала луг, сбегая вниз, туда, где поблескивали
петли неширокой спокойной реки. За рекой начинался лес — холмистый,
темно-зеленый, с лужайками.
«Родная Русь, — подумал Тополь. — Родная и такая знакомая. Эх, если бы
не этот стеклянный куб за спиной…»
Он еще раз взглянул на дерево и увидел Радина. Радин сидел на скамеечке
возле гамака. На нем была белая рубашка с короткими рукавами и широким
отложным воротником. Белые брюки. Все очень обычное, если бы оно не
отливало снежно-радужным оттенком, словно было сшито из гибкого
перламутра!
Нет, нет. Это не милая и знакомая Русь. Это двадцать третий век.
— Здравствуй, Вил, — сказал Радин.
— Здравствуй, — ответил Тополь.
Радин улыбнулся.
«Почему он улыбается? — подумал Тополь. — Как он может так улыбаться?»
— и понял, что и сам он тоже испытывает потребность потянуться, встать,
широко улыбнуться. Но вместо того губы его тронула лишь горькая усмешка.
— Я совершенно здоров, Рад. Даже слишком здоров. А ты?
— Ну, я, — рассмеялся Радин. — Разве обо мне идет речь? Правда, я тоже
свое отлежал, хотя и не сорок пять дней, как ты. Не удивляйся, теперь
такой метод лечить. Спящий выздоравливает гораздо быстрей. Теперь даже при
насморке прежде всего погружают в сон. И уж тут никаких осложнений. Одна
эта мера увеличила продолжительность жизни на тридцать восемь процентов!
— У тебя был насморк?
— Оба мы с тобой оказались изрядно потрепаны, Вил. И обоих нас было
очень непросто лечить. Ведь ни ты, ни я не захотели бы забвения.
— А сейчас лечат и так? Что-то помнить, что-то забыть…
— Лечат. Преступников — принудительно, остальных — с учетом разумных
желаний.
— Ты помнишь, Рад, — Тополь приподнялся на локоть, и оглядел себя: он
был одет в такую же снежно-радужную одежду, что и Радин. — Ты помнишь,
перед полетом говорили: «Не тратьте сил. Потомки справятся успешнее нас».
Эти люди оказались правы? Нет, нет, ты только не оправдывайся. Лично ты ни
в чем не виноват. Ты же не знал. Ты мне скажи только: да или нет? Я хочу
разом покончить со всеми этими вопросами. И не волнуйся — я уже совершенно
здоров, больше не будет истерик.
Радин встал со скамеечки. Она была деревянная, на двух столбиках,