разобраться. Мы же ничего не знаем, — он обвел рукой вокруг, — откуда это,
для чего, где тут хозяева! Неужели на это надо больше трех месяцев? Ты
просто очень устал! Тебе нужен отдых.
— Да, конечно, — Радин мелко тряс головой, соглашаясь. — Ты прав. Я
вдруг как-то очень устал, ты не суди меня строго…
Началось трудное время. Пожалуй, самое трудное с начала полета.
Каждый раз, когда наступала вахта Радина, он обещал непременно
закончить расчет шатра, и всякий раз Тополь заставал его в напряженно
задумчивой позе человека, отрешенного от всего окружающего. Чего он ждал?
О чем думал все эти полсуток? Скучал по дому? Но ведь с момента их отлета
прошло только четыре недели! Меньше месяца! В прежних своих полетах он не
раз отсутствовал и по полгода! Почему же теперь ему было так трудно
держать себя в руках?
В конце пятых суток их пребывания внутри металлической сферы, сменяясь
с дежурства, Радин сообщил, что во время его вахты, когда Тополь спал,
опять был крылатый корабль. Радин пытался войти в него. Какое-то силовое
поле преградило путь. Вместе с одним из блоков — блоки увозила
автоматическая тележка, выныривая из одной полукольцевой трубы и скрываясь
в другой, — Радин попытался отправить в корабль пластину звездной карты,
нацарапав на ней их имена, название «Сигнала», дату вылета и просьбу
оказать помощь. Пластину вышвырнуло из трубы с такой силой, что, скользнув
по одной из струн, она разрезалась пополам. Повторять эту попытку Радин не
стал.
Наплавочный аппарат увезли, но зато выгрузили другой. И вот это было,
по мнению Радина, самое тревожное и самое важное.
— Крылатый корабль едва ли может быть быстроходным, — закончил он свой
рассказ. — Из того, что хозяева этого дома так быстро отреагировали на
историю с аппаратом и в то же время не пожелали вступить с нами в контакт,
следуют два вывода. Первый: что этот контакт им не нужен либо же физически
невозможен. Второй: что они очень близко от нас. Скорее всего это Юпитер
или один из его крупных спутников — Ио, Европа, Ганимед, Каллисто. Не
дальше.
— А если то, что аппарат уже заменили, совпадение? — Тополь видел во
сне Чайкен (они вместе куда-то ехали) и теперь чувствовал себя сильным и
бодрым. — Наступил срок. Так ведь тоже могло случиться? Тогда они могут
находиться и дальше — на Венере, на Марсе. И, значит, весть о нас к ним
еще не дошла. На это уйдет еще несколько дней.
— Хорошая весть — изуродованный аппарат!
— Но как изуродован! С помощью механического устройства! Наших ученых
это бы очень заинтересовало.
— Не знаю, — не глядя на Тополя, ответил Радин. — Теперь уже ничего
нельзя понять.
— Теперь уже ничего
нельзя понять.
— Можно подумать, что прежде все было ясным, — рассмеялся Тополь.
Радин не стал спорить.
— Одно очевидно, — сказал он, — надо солидно обживаться здесь. И пока
не будет известно, откуда эти ракеты, мы с места не сдвинемся. Если это
Юпитер, значит, часы пути, но огромные перегрузки. Если Марс или Венера,
как ты предполагаешь…
— Ты бы сказал еще — Земля.
Радин отрицательно покрутил головой:
— Нет, не Земля. Теперь я так не думаю.
— А думал? Ты думал, что все это с Земли? И скрывал от меня? Чудес не
бывает, но ты все-таки думал, что эта сфера с Земли? Ты жил этой надеждой?
— Допускал в ряду прочих равных возможностей, — ответил Радин. — Так
вот, если эти корабли с Марса или Венеры, перегрузки будут приемлемы, но
зато предстоят недели и недели пути. Повторяю: мне очень не нравятся
крылья. Такой корабль не может иметь большой скорости.
— Жаль, что ты не разбудил меня, — сказал Тополь.
— Я думал, что успею, — ответил Радин. — Да и что изменилось бы?
Он говорил с такой усталостью, что Тополь впервые, пожалуй, вдруг
подумал с настоящей тревогой: «Но что же будет с Чайкен, если я не
вернусь?..»
6. БРЦ-019
Из отверстия в головке гранаты аварийной защиты бьет тончайшая струйка.
Мгновенье — и она утолщается.
Вот она уже как карандаш, потом — как свеча.
Пока она еще тонкая, словно карандаш, она еще мягкая, белая, липкая.
Если наложить два таких карандаша друг на друга, они тотчас спаяются. Их
можно выкладывать стенкой, вить кольцами.
Но, став толщиной со свечу, струйка делается твердой, как закаленное
стекло, — твердой, серовато-зеленой и пористой, как лучший артикский туф,
но только в тысячи раз легче и газонепроницаемей.
Радин строил.
Он выбрал место между двумя самыми сближенными блоками. Он все
предварительно обдумал и рассчитал. Вместе с Тополем он подтащил к этому
месту все баллоны и баки, сложил так, чтобы содержимое любого из них было
доступно, и припечатал к поверхности сферы, крестообразно наложив валики
пеномассы. На верхушке этой горы он укрепил прожектор, включил и лишь
тогда первый раз провел головкой гранаты по металлу, укладывая нить
валика.
Постоял, любуясь. Как это ни было странным, после неудачной попытки
проникнуть в крылатый корабль он вновь стал прежним Радиным —
уравновешенным, всегда ясно знающим, что надо делать, ни на йоту не