— Я тебя тоже люблю… — Девушка улыбалась, возвращая поцелуи.
Одежда полетела на пол, и влюбленные забыли обо всем на свете… Времени у них было совсем немного, вскоре начнется полуночная молитва, на которой Элиа обязана присутствовать, как и любой проживающий в монастыре. Их возносило к небесам и швыряло в пропасть, но часть сознания каждого все равно оставалась настороженной — враждебная территория, где все возможно. Картаги Лека лежали рядом.
— Спасибо… — устало сказала Элиа, положив голову любимому на колени.
— Тебе спасибо, моя хорошая… — Юноша наклонился и поцеловал ее в лоб. — За то, что ты есть.
— Не за что, — иронично хмыкнула девушка. — Я и сама совсем не прочь быть.
— Да, тут дело одно образовалось…
— Какое?
— Его величество сказал, что ты должна моей ученицей стать. Что ты — Леди из пророчества Пятерых.
— Не поняла. — Элиа недоуменно наморщила нос. — Какое отношение ко мне имеет эта сказка?
— Не сказка, — поморщился Лек. — К величайшему моему сожалению, не сказка. Я — горец из этого дорхотова пророчества, носитель мечей Тьмы. И крылья у меня черные. Не знаю еще, что все это означает, его величество ничего не говорит толком. Загадочный он наш, достал уже своей загадочностью до самых печенок. Знаю только, что нам всем предстоит вытаскивать империю из какой-то ямы.
— Тьмы? — Девушка задумчиво прикусила нижнюю губу. — Мне это не нравится, Тьма всегда была злом.
— Чушь какая! — возмутился горец. — Не повторяй бредней святош. При чем здесь добро и зло, ответь мне? Тьма — это всего лишь свобода, ограниченная твоей собственной совестью. Тот, кто думает, что Тьма — это вседозволенность, глубоко заблуждается. Такой урод и становится тем самым злом, которое потом приписывают самой Тьме. А без Тьмы жизнь вообще невозможна — необходимо равновесие.
— Возможно, ты и прав…
— Раз ты должна стать моей ученицей, то ты тоже принадлежишь Тьме, и твой луч будет черным.
— Но твои прежние ученики не принадлежат ей! — нахмурилась Элиа.
— Они такие же, как я сам, носители великих мечей. Не слишком многому я их научил, если честно, они меньше чем за год сами стали невидимками почти без моего участия. Сейчас мы на одном уровне. Я пока не считаю себя вправе двигаться дальше, слишком многого еще не понимаю. Мне всего девятнадцать лет! Какой из меня, к дорхоту, старший мастер?!
Девушка смотрела на нахмурившегося Лека и размышляла. А ведь у него сейчас духовный кризис, он сам еще не понимает, кем и чем стал, не знает, что должен делать и ради чего.
Запутался в самом себе. Витки осознания. Император как-то рассказывал об этом, только Элиа тогда не очень поняла, что он имеет в виду. Зато хорошо поняла сейчас. Вот оно, оказывается, как бывает.
Каждый человек, следующий Пути, обязательно доходит в своем развитии до перепутья, развилки, где должен сделать выбор, как и куда следовать дальше. И следовать ли вообще. Подавляющее большинство горных мастеров так и не забираются выше первого уровня понимания, белый шнурок получает один из нескольких сотен, носящих черный. Причина одна — непонимание сути Пути Воина. Нежелание платить страшную цену за это понимание. Не все находят в себе мужество отречься от себя самого. Слишком трудно, слишком больно, слишком безнадежно. На этом перепутье сейчас и находится Лек ар Сантен, по мастерству давно превзошедший многих старших мастеров, но по сути таковым не ставший: не решается сделать выбор.
Однако Элиа понимала, что горец выберет, и совсем скоро. И знала, каким этот выбор окажется. Она понимающе улыбнулась и нежно погладила любимого по щеке. Ему будет трудно, но он справится. Лек будет драться до конца. В этом девушка была уверена.
Влюбленных отвлек скрип ступеней под чьими-то тяжелыми шагами. Элиа досадливо выругалась, а горцу пришлось в спешном порядке одеваться и прыгать в окно. Только воздух зашумел под взмахами черных крыльев, и девушка снова осталась одна. Принесло ведь кого-то, не поленился подняться на самый верх башни в двести локтей. Судя по звукам и покашливанию, сам настоятель, взявший в последнее время моду подолгу беседовать с послушницей о сути заповедей отцов-основателей Церкви. Не сидится ему в тепле, все ходит и ходит, никак не успокоится.
И в самом деле, когда Элиа открыла дверь, перед ней стоял отец Ордан. Старик опирался о посох и тяжело дышал. Девушка едва сдержалась, чтобы не высказать слуге божьему все, что думала по поводу несвоевременного визита. Он втянул ноздрями воздух и понимающе усмехнулся. Ой, мама, он же все понял, похоже… Или? Дорхот его разберет, этого доставучего святошу, все возможно, в молодости, похоже, сам немало девок перепортил.
— Здравствуй, дочь моя, — в голосе настоятеля искрилась ирония. — Натешилась?
— Здравствуйте, святой отец! — Элиа сделала книксен, все еще проклиная про себя проницательность даонирца. — Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Да ты садись, дочь моя, в ногах правды нет. — Он прищурился, сам с явным облегчением опускаясь на табурет. — Все ты понимаешь. Посадить бы тебя на хлеб и воду за распутство, ну да пес с тобой, молода еще, глупа, никуда от природы не денешься. Думай только когда и с кем, а то подловят, что слаба на передок, мало не покажется. Нашу кухню ты знаешь.