Она стояла передо мной, держа руки на уровне плеч, сгибая и разгибая их в кистях, шевеля пальцами — на них пришлась немалая нагрузка, мое лицо все-таки было недостаточно разогрето. Лиза тоже смотрела на меня — но, как я понимал, не потому, что это доставляло ей удовольствие, а просто оценивая сделанную работу. Чтобы сообщить ей мою оценку, я поднял большие пальцы, от разговора мне следовало еще воздержаться хоть несколько минут, пока кости обретали нужную жесткость.
— Да, вроде бы приемлемо, — согласилась она. — Ну что: еще несколько минут — и двинемся. Я как раз успею закончить себя.
Я поднял брови так высоко, как только мог, чтобы выразить удивление: по-моему, у нее ничто больше не нуждалось в исправлении. Она поняла, и по губам ее проскользнула улыбка.
— Я сохранила голос, чтобы сразу не напугать тебя до смерти. Сейчас ты в норме, значит… — она положила ладони на свое горло, одну над другой, и попросила: — Не смотри, пожалуйста, я не привыкла заниматься собой на глазах у мужчин.
Неохотно, но я все же отвел глаза. Еще старухе я нашел бы что возразить, но спорить с такой женщиной было совершенно невозможно. «Все-таки, они вертят нами, как хотят, — подумалось мне ни с того ни с сего. — Недаром говорят, что красота — это власть. Единственная власть, которой подчиняешься с радостью…»
Мысль мелькнула — и пропала, вспугнутая чужими шагами. Они послышались за дверью, приближаясь все более. Уверенные шаги двух человек. Это, наверное, шли за нами.
— Лиза…
— Слышу.
Это был уже другой голос. Он…
— Встань к двери. Я встречу. Твой гребешок убойный?
— Нет. Парализатор только. Не люблю…
— Я тоже. Тсс!
Я уже занял указанное место. Лиза остановилась перед дверью, метрах в полутора, в позе модели на подиуме. Замок исполнил свою примитивную песенку. Дверь распахнулась, прикрывая меня. Двое шагнули внутрь.
И наступила полная тишина. Целую секунду она казалась мне бесконечной. Потом прозвучало изумленное:
— А?..
И оборвалось, прерванное двумя едва слышными металлическими щелчками.
За ними последовало ожидаемое:
— О!
Я выскочил из-за двери вовремя, чтобы принять на руки падающее тело и опустить его на пол почти совершенно бесшумно. Со вторым одновременно со мной управилась Елизавета. Похоже, в ее стройной фигурке таилась немалая сила. Она кивнула мне. Вышла за дверь. Глянула по сторонам. Повернулась ко мне. Кивнула. И я не колеблясь последовал за ней. Так и не дождавшись ответа на вопрос «кто ты?».
Глава 17
Все же инерция мышления — могучая вещь. Направляясь к выходу из негостеприимной обители «Многих», мы встретили немало народу, нас видели, на Лизу так прямо глазели, кто-то даже пытался заговорить — но ни один не попытался остановить нас, задержать, хотя среди них наверняка были и такие, кто точно знал о задержанных ине и старухе. И многие, надо полагать, что-то слышали о возможности преобразования внешности, применяемого уже достаточно давно — но только в узких, как говорится, кругах, к которым «Многие» явно не принадлежали. Так что выйти нам удалось без осложнений.
Хотя нельзя сказать, что освободились без потерь. И наиболее ощутимой из них была утрата наших агриндиков, отобранных при задержании. Мы даже не пытались вернуть их: риск не был бы оправдан. Однако это означало, что самый быстрый и в общем безопасный способ передвижения — воздушный — сейчас оказался для нас недоступным. Передвигаться можно было лишь по поверхности — или под нею, в общественном транспорте. Но мы понимали, что если не сию минуту, то, во всяком случае, очень скоро «Многие» поднимут тревогу, а поскольку их действительно могло быть много, то, пока мы доберемся до ближайшей остановки, весь транспорт уже окажется под контролем. Нам необходимо было как можно скорее отыскать какое-то убежище, чтобы прийти в себя и выстроить план реальных и необходимых действий, хотя бы на остаток этих суток. Я спросил, с удовольствием выговаривая слова родного языка:
— У тебя есть где залечь?
— В таком виде меня никто не знает. Нет. А у тебя?
У меня тоже не было ничего — если не считать укрытия в Луна-парке. Не находись оно в столь опасном соседстве с точкой «Многих»… Хотя в этом было и свое достоинство: там нас станут искать в самую последнюю очередь, даже если об этом убежище им что-нибудь станет известно. Ну, что же…
— Есть местечко. Но до него надо добираться. Оно не рядом. Пешком — исключено. Общими средствами — рискованно.
Елизавета сказала, как о само собою разумеющемся:
— Значит — частные средства.
— Тоже риск: если владелец окажется любителем пения — место, где он нас высадит, станет быстро известно. А нам нужно некоторое время, чтобы…
— Постой, — перебила она. — А кто говорит о владельце?
— Ах, ты хочешь…
— Не хочу. Но придется.
— А ты умеешь?
— Главное — чтобы ты умел. Работать придется тебе. Я стала слишком заметной. И если я стану садиться в чужой скользун, меня заподозрят. А тебя — нет.
Я не воспринял эти слова как комплимент моей внешности. Странно: до сих пор мне было, в общем, безразлично, кто и как оценивает мой облик. А вот сейчас… Но она была права: меня увидят и забудут, еще не успев отвернуться. А ее — да она потом будет сниться по ночам…