— Не схватываю, Лиза: о чем ты?
— Ин хренов, — сказала она. — Ну, как знаешь. Оставайся, разбирайся с ними. А мне тут больше делать нечего. Ну-ка, отвернись!
— Что? — тут я действительно немного растерялся.
— Не подглядывай, вот что! Прояви свою воспитанность. Мне надо переодеться, понял?
И стала доставать из своей достаточно объемистой сумки что-то; не оружие, нет, его у нее не было, а если бы и имелось — его отобрали бы еще раньше, при обыске. Она вынула какую-то шмотку, встряхнула, это оказалось легким платьем, я бы даже сказал — очень легким, никак не соответствующим возрасту моей напарницы, и не только возрасту, но и ее объему, тяжеловатой фигуре, затрудненной походке — одним словом, всему. За платьем последовали туфли, в каких уместно входить в бальный или ресторанный зал, но уж никак не выполнять оперативное задание. Еще что-то там было, но Лиза обернулась ко мне и так сверкнула глазом, что я поспешил повернуться к стене, чувствуя, что иначе мне придется очень солоно.
Остальное происходило в полной тишине, так что слышно было, как что-то мягко упало на пол — вероятно, ее облачение, потом нечто прошелестело тонко, память подсказала, что такой звук возникает, когда человек натягивает на себя плотно облегающую одежду. Затем дважды простучало; давно уже не приходилось слышать таких легких шагов… На этом мое терпение иссякло — на большее моего воспитания не хватило и я обернулся, не дожидаясь приглашения.
Она стояла ко мне спиной — если только это была она. Скорее — незнакомая женщина, стройная, в черном платьице выше колен, с большим вырезом на спине (и, вероятно, с таким же на груди, предположил я); платье прекрасно обрисовывало фигуру, первый взгляд на которую не обнаружил никаких недостатков, кстати, и второй — тоже, хотя я просканировал ее с головы до самых каблучков; ноги, надо признать, не разрушали первого впечатления, наоборот. Елизавета (приходилось признать, что это все же она, и никто другой), слегка наклонившись, запихивала в сумку нечто объемистое, большой комок. Это могло быть только ее прежним туалетом — и, похоже, вместе с толщинками, создававшими впечатление массивной, неповоротливой фигуры, вполне убедительное впечатление, пришлось признать мне. Приятный вид.
Приятный, да. И это ощущение заставило меня снова отвернуться, испытывая при этом большую жалость.
Потому что я почувствовал: сейчас она закроет сумку и неизбежно повернется ко мне. И возникшее впечатление обрушится, как лавина в горах, как только над этим молодым и прекрасным телом я увижу ставшее уже привычным, мало того что некрасивое, но и увядшее, морщинистое лицо с бельмом на глазу, беспристрастного свидетеля прожитых лет и происшествий.
Лицо молодящейся старухи — так следовало его называть. Не отвернуться в тот миг я просто не мог.
И, отвернувшись, услышал:
— Я буду готова через четверть часа. Ждать тебя не стану. Самое время тебе решать: уходишь со мной или будешь выкручиваться сам.
Голос ее лишь подтвердил мои мысли: все тот же, с хрипотцой, голос, который никак нельзя было назвать молодым.
Действительно, надо было решать немедля. Да, собственно, тут могло быть только одно решение. Не оставаться же здесь в самом деле одному, лишив себя возможности объясняться даже через переводчика. Но это не было главным; основное заключалось в том, что мы с нею вроде бы уже разобрались в обстановке и поняли, что надо делать. Но такие задачи лучше решать в команде, пусть она состоит даже всего из двух человек. Даже в дуэте каждый может вести свою партию, и музыка получается вовсе не такой, как если ты сам пытаешься петь на два голоса. А кроме того — похоже, что у Лизы возник более или менее конкретный план ухода из-под ареста, а у меня пока ничего подобного не сложилось. И я откликнулся на ее предупреждение:
— Ты имеешь в виду, что я должен вернуться в свой облик?
— Не в мой же! — послышалось в ответ. — С моим ты бы не справился.
Я не удержался от колкости:
— Конечно. Мой жизненный опыт куда скромнее. Ладно, будь по-твоему. Начинаю. Только тут даже зеркала нет.
— Ну да, а без него ты не можешь. Скромный опыт сказывается.
— Не могу.
— Ладно. Сейчас я закончу, получишь все, что нужно. Пока — давай разогревайся как следует, чтобы не слишком болело…
Похоже, что моя переводчица имела представление о том, как происходит преображение: знала, что сперва нужно добиться сильного прилива крови к лицу, а главное — подать нужные сигналы костям, чтобы они повиновались воздействию. Разогрев хорошо проводить, когда твоя безопасность обеспечена, потому что пока идет этот процесс, становишься совершенно беспомощным и из тебя можно, как говорится, хоть веревки вить. Я на всякий случай спросил, уже устроившись в кресле поудобнее, перед тем как начать:
— Не слишком ли опасно — без страховки…
— Я уже почти готова, в случае чего смогу прикрыть.
— Без оружия?
— У тебя в нагрудном кармашке сюрприз. Я возьму, если не возражаешь.
Углядела, значит, единственным глазом тот третий предмет вооружения, что я заимствовал в укрытии. Да, такую, как она, голыми руками взять будет, наверное, трудновато даже для этих — как бы много их ни оказалось.