Наваждение не было сладким, это точно.
Я позволил своему взгляду погрузиться в пронзительную зеленую глубину речной воды — теперь это было легко, легче легкого.
«Я так давно родился, что слышу иногда, как надо мной проходит зеленая вода», — знакомое бормотание снова звучало в моей голове. А через несколько секунд все мое тело ощутило горячую тяжесть гипнотического шепота, дыхание повиновалось его ритму, он наполнял меня, как вода заливает прохудившуюся лодку. Кажется, во Вселенной больше не существовало никаких слов, кроме этих: «Я так давно родился, что говорить не могу, и город мне приснился на каменном берегу. А я лежу на дне речном и вижу из воды далекий свет, высокий дом, зеленый луч звезды».
Я и сам уже лежал на дне речном, окутанный зеленым туманом, скорчившись от невыразимой тоски и неописуемой боли в сердце. Это было гораздо хуже, чем обыкновенная физическая боль. Нечто подобное мне довелось испытать лишь однажды, когда я уснул на втором этаже дома на улице Старых Монеток, а проснулся, укутанный стареньким клетчатым пледом, в том мире, где мне когда-то довелось родиться. В тот день я был почти готов поверить, что три года моей жизни в прекрасной столице Соединенного Королевства были всего лишь восхитительным сном.
Но сейчас дело обстояло еще хуже. Я лежал на дне Хурона, неподвижный, бездыханный и бесконечно беспомощный — почти мертвый. От меня не осталось ничего, кроме способности слышать шепот, который говорил мне, что в моей жизни вообще никогда ничего не было, кроме смутных, суматошных снов о невероятной человеческой жизни, о подвигах и приключениях, о любви, боли и чудесах. Обо всем, что никак не могло случиться со мной наяву, потому что меня самого тоже никогда не было. Был только никчемный кусок бесполезного мяса, наделенный смешным талантом видеть сны — о прекрасном городе на каменном берегу, например.
Но потом я собрался с силами и сумел процарапать себе путь к бегству от этого тоскливого наваждения. Для начала вспомнил, как дразнил меня сэр Лойсо Пондохва. Однажды этот тип заявил, будто я вполне могу оказаться обыкновенным овощем, давным-давно съеденным каким-нибудь травоядным чудовищем, чей желудочный сок вызывает фантастические галлюцинации у перевариваемой пищи. Дескать, в настоящий момент я просто наслаждаюсь увлекательной иллюзией — напоследок.
Лойсо вообще обожал убеждать меня, будто всякая человеческая жизнь вполне может оказаться сном — далеко не самая оригинальная, но зато в высшей степени правдоподобная идея. Иногда мне казалось, что этот стихийный солипсист был просто специально создан для полупьяных ночных дискуссий на прокуренных кухнях, которых, увы, не было в его занимательной биографии. Все что угодно, кроме кухонных споров за бутылкой портвейна, бедный Лойсо!
«Если наша жизнь — всего лишь сон, представляешь, какими усталыми и разбитыми мы проснемся, Макс? — насмешливо спрашивал он в финале. — И учти, в таком состоянии тебе придется отправляться на какую-нибудь службу — хорошо, если не на рудники… А потом, лет двести спустя, выяснить, что и эта часть твоего существования была всего лишь сном, и так — до бесконечности!»
Я так увлекся воспоминаниями о нашей болтовне, что мне показалось, будто Лойсо действительно сидит где-то поблизости и одобрительно кивает в такт моим мыслям.
— И учти, в таком состоянии тебе придется отправляться на какую-нибудь службу — хорошо, если не на рудники… А потом, лет двести спустя, выяснить, что и эта часть твоего существования была всего лишь сном, и так — до бесконечности!»
Я так увлекся воспоминаниями о нашей болтовне, что мне показалось, будто Лойсо действительно сидит где-то поблизости и одобрительно кивает в такт моим мыслям. Ценой невероятных усилий я огляделся в поисках его знакомого силуэта, но вокруг была только изумрудная муть речной воды.
«Зеленые воды Хурона», — сонно подумал я.
«Зеленые воды Ишмы» — тихо, но настойчиво поправил меня чей-то шепот.
«Зеленые воды Ишмы — где-то я уже это слышал. Ну да, так говорил Нумминорих, вчера, в кабинете Джуффина, перед тем как проснуться! А Ишма — это залив, откуда приплыл проклятый суммонийский корабль…»
Судя по всему, мои дела были не так уж плохи. Я вспомнил все, что предшествовало моему бредовому сну о зеленой воде, и, что особенно важно, я вспомнил себя самого. Беспомощный кусок плоти воссоединился с могущественным сэром Максом из Ехо. Результат этого симбиоза — беспомощный сэр Макс — не слишком меня устраивал, но это было лучше, чем ничего. Много лучше.
А потом я понял, что больше не лежу на месте. Меня подхватило какое-то мощное, теплое течение и поволокло по речному дну — неспешно, но неумолимо.
«Пока все идет очень хорошо, Макс, только постарайся не просыпаться окончательно. В противном случае нам придется все начинать сначала».
Это была даже не Безмолвная речь, скорее уж Безмолвный шепот Шурфа Лонли-Локли. Успокаивающий и убаюкивающий, он помог мне оставаться безучастным, бездыханным и неподвижным в густой зелени речной воды, хотя способность осознавать и даже запоминать происходящее каким-то непостижимым образом все-таки вернулась ко мне.