— Ладно, — кивнул Нумминорих. — Макс, а я могу спросить, на правах будущего коллеги: эта жуткая история с Хуроном уже закончилась?
— Нет, — вздохнул я. — Более того, она стала моей личной головной болью. Надеюсь, завтра я смогу сказать тебе, что она все-таки закончилась. Действительно очень надеюсь, хотя один из моих добрых друзей обожает говорить, что надежда — глупое чувство.
Потом мы расстались. Нумминорих отправился к своим однокашникам, а я — на улицу Старых Монеток. В тот самый дом, который когда-то стал моим первым пристанищем в прекрасной столице Соединенного Королевства, а потом — таинственным местом, где открылась моя личная Дверь между Мирами. А год назад, после того как я притащил туда аппаратуру и огромную коллекцию кинофильмов, моя старая квартира благополучно превратилась в первый и единственный видеосалон этого Мира, совершенно бесплатный и только для Тайного Сыска.
Я здорово надеялся, что сейчас мои коллеги слишком заняты и не могут позволить себе роскошь смотреть какие-нибудь мультики. Это было бы весьма некстати. Я собирался чуть-чуть посидеть в одиночестве и подумать. Так, обо всем понемножку.
Я не стал подниматься наверх, а присел на один из жестких старинных стульев в гостиной. Положил руки на стол, голову опустил на руки и сам не заметил, как задремал — подумал, называется!
Меня разбудил зов Меламори. Вообще-то, это было довольно неожиданно. Когда у нас день подползает к закату, на далеком Арварохе близится утро. Самое время для сладкого сна, какие уж тут разговоры!
«У вас что-то происходит, Макс? — спросила она. — У меня сердце не на месте».
«Что-то происходит, да, — сонно согласился я. — Но ничего такого, чтобы взволновать прекрасную жительницу далекого Арвароха. Так, рутина».
Я все-таки рассказал ей порядком надоевшую мне самому историю про зеленую воду. Очень коротко и без душещипательных подробностей. Безмолвная речь не относится к числу моих любимых занятий. Другое дело, что теперь это единственная возможность поболтать с леди Меламори Блимм, которую лихим ветром занесло на самый край Мира.
У нас иногда говорят, что дальше Арвароха может быть только небо, а я, откровенно говоря, полагаю, что на самом деле небо гораздо ближе, чем Арварох.
«Нет, не то, — решительно сказала Меламори, едва дослушав мой отчет. — Эта ваша зеленая вода действительно — сущие пустяки. Мне не дает заснуть совсем другое. У меня в голове все время вертится какой-то стишок, и я не могу понять, откуда он взялся. Никогда в жизни не слышала ничего подобного. И вообще, это не похоже на стихи, к которым я привыкла… Слушай: «Ты меня не догонишь, друг, как безумный в слезах примчишься, а меня ни здесь, ни вокруг» . Я вот хотела спросить, это не ты, случайно, придумал? Ты же сам говорил, что когда-то был поэтом».
Это был серьезный удар для моего рассудка. Сам не знаю, как я выстоял. Если уж леди Меламори Блимм начинает читать наизусть стихи Хуана Рамона Хименеса, чьи шансы подписать контракт с каким-нибудь издательским домом Ехо, мягко говоря, невелики… Честно говоря, падение неба на землю показалось бы мне куда менее неожиданным событием!
«Это не я придумал, — наконец сказал я. — Только не пугайся, леди, их придумал один из самых великих поэтов того мира, где я родился. Но если бы ты не прочитала мне эти строчки, я бы их вряд ли когда-нибудь вспомнил. Странно, как они могли тебе примерещиться? Говоришь, просто крутятся у тебя в голове?»
«Крутятся, — сокрушенно сообщила она. — И мне от этого здорово не по себе, если честно… Знаешь, я даже подумала, что это ты решил попрощаться со мной таким замысловатым способом, с тебя бы сталось».
«А я действительно хотел устроить тебе некое подобие прощальной сцены, — согласился я. — Но не потому, что внезапно решил, будто скоро умру, или исчезну, или просто больше никогда не пришлю тебе зов, — ничего в таком роде. Просто сегодня я занялся приведением своих дел в порядок — так уж сложилось. И вроде бы уже уладил все, что следовало. Но мне показалось, что я еще должен поговорить с тобой, сам не знаю, о чем. Наверное, просто сказать тебе, что мне нравится жить в Мире, в котором есть ты… И что мне ничего от тебя не нужно. У меня больше нет никаких планов на будущее, никаких тайных надежд, что когда-нибудь, через тысячу лет, ты все-таки вернешься, чтобы остаться рядом со мной, — ничего в таком роде. И все же…»
Тут я заткнулся, поскольку у меня никогда не было таланта произносить вдохновенные монологи. Меламори тоже молчала. Неудивительно, на ее месте я бы и сам растерялся. Пауза вышла мучительная, поэтому мне пришлось продолжить выступление.
«Хочешь услышать окончание примерещившегося тебе стихотворения?» — спросил я.
«Не хочу. Мне почему-то страшно, Макс».
«Тебе не должно быть страшно. Не происходит ничего такого, о чем следует тревожиться. Просто я честно стараюсь освободить твою жизнь от своего назойливого присутствия. Не так давно мне пришлось узнать, что я — Вершитель. Это опасная штука, Меламори. Все мои желания сбываются — рано или поздно, так или иначе. Махи Аинти, старый шериф Кеттари, давно говорил мне об этом, но в то время я еще не умел слушать и понимать. Тогда мне показалось, что это — просто его странная манера выражаться… Помнишь, когда-то ты возмущенно утверждала, что я тебя все время к чему-то принуждаю? Теперь я вынужден признать, что ты была совершенно права, хотя я, разумеется, не ведал, что творю».