— Видимо, Джорджия кому?то это сообщила, — заметила тетя Марта.
— Разумеется, — устало произнесла Вэл. — Она сообщила это всем, с кем успела переговорить за последние две недели, то есть доброй сотне человек. Вы же знаете Джорджию. Она не имеет в виду ничего такого и не думает, будто я хотела ее отравить. Ей нравится эта история, просто она не понимает, что все это может значить. Она вообще ни о чем не думает, делает то, что ей хочется.
— Это опасно, дорогая моя.
— В самом деле? — горько спросила Вэл. — Было вскрытие. Рэмиллиса уже похоронили. Все в порядке. Что ж мне теперь в суд на нее подать?
— Можно и в суд.
— Можно. Но маловероятно. Даже если бы она не была одной из важнейших наших клиенток, каково мне было бы признаться в том, что я слышала, будто так влюблена в Алана Делла, что попыталась отравить ту, которую он предпочел мне?
Несколько мгновений леди Папендейк молчала.
— Как это гадко со стороны Джорджии! — неожиданно воскликнула она после затянувшейся паузы. — И что мне написать Эмили?
— Ей семьдесят, — терпеливо сказала Вэл.
— И что мне написать Эмили?
— Ей семьдесят, — терпеливо сказала Вэл. — Напишите, что сделаете все, что сможете. Ее от нас отделяют не только полторы сотни миль, но и полторы сотни лет. Она живет в прошлом, во времени, предшествующем наполеоновским войнам. Тогда было так принято. Дом ее совершенно не изменился, сама она тоже. Если бы она не была такой жесткой дамой, это выглядело бы жалко, а так — всего лишь глупо. Нельзя вести себя, словно ты королева Шарлотта, даже если живешь в замшелой берлоге времен короля Георга.
Леди Папендейк с сожалением кивнула.
— А с Джорджией ты поговоришь?
— О нет! — Вэл стояла спиной к окну, и на солнце ее волосы светились, словно огненный нимб. — Нет. Через пару дней она сама все забудет. Если я поговорю с ней, у истории появится продолжение. Она будет рыдать, каяться, потом расскажет кому?нибудь по большому секрету, и все пойдет по второму кругу.
— Ты не по годам умна, — заметила леди Папендейк таким тоном, как будто ее это очень огорчало. — Возможно, племянница Эмили все преувеличила.
— Возможно. Но в любом случае давайте смотреть на вещи оптимистично.
— Ты боишься, что этот мужчина услышит?
— Боюсь, что он уже все услышал, — ответила Вэл с похвальным равнодушием. Прочитав письмо Дороти Фелпс, она наконец стала понимать смысл невнятных слов Делла. Последней каплей обычно становится именно такое неожиданное проявление доброты, и внезапно ее броня пала. Она прислонилась лбом к оконному стеклу и пробормотала:
— Господи, милый мой, любимый, Господи, что же мне делать, любимый мой…
Эти дурацкие причитания сделали существование чуть более выносимым, а потом момент отчаяния прошел.
Она отвернулась от окна и взглянула на тетю Марту.
— Это проходит, — ответила та на незаданный вопрос. — Из всего на свете это происходит наиболее бесследно. Наслаждайся, пока есть чем.
— Наслаждаться?
Леди Папендейк взглянула на свои руки, испещренные мелкими бурыми пятнышками.
— Чувствовать что?либо — большое дело, — заметила она. — Со мной этого давно не случалось.
Вэл присела у стола и принялась что?то рисовать. Тетя Марта подошла к ней и заглянула через плечо.
— Что это? Ночная рубашка?
Вэл зачеркнула свой эскиз и подняла взгляд — ее щеки покраснели, глаза смеялись.
— Маленький хорошенький саван, — сказала она. — Его надо сшить из какой?нибудь тяжелой дорогой ткани. Нового бертовского кордешина, например.
— Это ужасно и бессмысленно, — сказала леди Папендейк. — Мне нравятся бантики. А зачем карман?
— Для индульгенций, — весело ответила Вэл. — Они всегда в моде.
Глава 15
— Вот что я вам скажу, — изрек мистер Лагг, разглядывая золотые карманные часы, безнадежно испорченные, по его мнению, дарственной надписью на задней крышке, — в ломбарде за такие надписи сильно снижали цену. — Я считаю, что она не придет.
Мистер Кэмпион отвернулся от окна и зашагал по ковру, ссутулив обтянутые вечерним пиджаком плечи.
— Несносная девчонка, — пробормотал он. — Унеси мятный ликер. Если хочешь, выпей.
— Чтобы от меня пахло пилюлями? Благодарю покорно. Лагг прошествовал к кофейному столику и убрал провинившуюся бутылку в бар.
— Вам лишь бы подтрунивать надо мной, да? Я для вас навроде шута. — Его широкое белое лицо при этом сохраняло совершенно спокойное выражение. — Можно надо мной посмеяться, вечно я что?нибудь смешное ляпну.
— Можно надо мной посмеяться, вечно я что?нибудь смешное ляпну.
Хозяин смерил его бесстрастным взглядом. Лагг был тщательно закутан в домашний бархатный халат, его многочисленные подбородки болтались над удушающим воротничком, а черные глазки светились надеждой. Надо признать, что впечатление он производил самое что ни на есть комическое.
— Ну давайте, говорите. Я просто посмешище, так?
— Не для всех.
— Чего? — переспросил Лагг обиженно и недоверчиво.
— Не для всех. Многие мои знакомые не считают тебя смешным.
— Вот как? — Мгновение он колебался, но затем все же неуверенно улыбнулся. — Что ж, всякие люди нужны, верно? Странно вообще, я ведь и сам постоянно над собой смеюсь. Ну что, больше ее не ждем, ладно? Что я тут сижу упакованный, словно сверток, если никто не придет? Только зря парюсь. Мистер Тюк, кстати, посоветовал мне носить воротнички пониже. Он полагает, что, ежели у джентльмена мощная шея, так ему вполне довольно дюйма в высоту. Что скажете?