— Правда, — кивнул тот, а Гризелла смущенно зарделась.
— Она ж старуха, разуй глаза, мальчишка! — со злостью выкрикнул отшельник. — Она же тебе не то, что в мамки, в бабки не годится, потому как очень стара. Это на нее живая вода так подействовала, но меня-то не обманешь! Я в самую суть смотрю, душу ее мерзкую вижу! — Барыга она! Жмотка! Старуха! И! Ведьма!
— Эх, ну и дурак я! — закричал вдруг Самсон и хлопнул себя кулаком по лбу. — Стоять у колодца с живой водой и лягушку не умыть. Полил бы Квакву водичкой — глядишь, девкой бы стала!
Оплошал, братец, — согласился с ним черт и протянул вору серебряную баклажку. — А я вот захватил на всякий случай немного. Возьми, кто знает, вдруг поможет.
— Размечтались, — квакнула лягушка-царевна. — Ничего не получится! От поцелуя все равно не отвертишься!
— Молчи, женщина! — отмахнулся Рыжий и выплеснул на нее волшебную воду.
Лягушка мгновенно похорошела. Ее кожа засветилась изумрудной зеленью, бородавки приобрели почти декоративную форму, а глаза стали удивительно выразительными и таинственными. Она стала очень красивой, но… лягушкой!
— Эх, — только и смог сказать разочарованный жених. Он манул рукой и рухнул на траву рядом с веселым чертом. — Чему радуешься?
— Я не радуюсь, — сказал Гуча, — я развлекаюсь! Ты только послушай этих двух — что старый, что малый!
Самсон прислушался к спору отшельника и ангела.
— Она красавица! — настаивал Бенедикт.
— А я говорю — старух! — утверждал волшебник Аминат.
— Нет, Гризелла прекрасна!
— Страшна как смерть!
— Она мила и добра! — не сдавался юноша.
— Зловредна она и пакостна! — противоречил ему оппонент.
Предмет их спора — прекрасная Гризеллла стояла напротив и, вытаращив глаза, пыталась что-то сказать. Но напрасно. Мужчины не давали и слова вставить. Внешность ведьмы претерпевала странные перемены. Когда говорил Бенедикт, Гризелла расцветала, хорошела и молодела. Но стоило открыть рот отшельнику, как она становилась старой и страшной.
— Прекрасна! — Ведьма расцвела.
— Ты ослеп, Бенедикт. Кто прекрасен? Эта старая вешалка прекрасна? Вглядись в ее морду — лицом это безобразие не назовешь! Глазки поросячьи, вместо языка — змеиное жало, а нос крючком загнулся как у орла клюв! Хищница!
После слов Амина та ведьма мгновенно постарела: лицо ее сморщилось, румянец пропал, а нос загнулся к подбородку. Ведьма устало вздохнула, сгорбилась и оперлась на метлу.
— Это ты ослеп, Аминат. Гризелла прекрасна, как восход солнца!
Ведьма снова помолодела, похорошела и выпрямилась.
— Ведьма — она ведьма и есть, — проворчал старик, и все увидели прежнюю сварливую бабку.
И только Бенедикт, затаив дыхание, любовался ею, не спуская с нее глаз. Он подошел к девушке, взял ее за руку и проникновенно прошептал:
— Я был не прав, когда говорил, что хотел бы видеть вас матерью! Если у вас не осталось обязательств по отношению к Аминату, то я… я буду…
— Ты будешь всю оставшуюся жизнь проклинать этот день! — закончил Аминат.
Тут Гризелла наконец не выдержала.
— Определитесь, в конце концов, что вам нужно! — закричала она. — То страшная, то красивая… Да ну вас всех!
Она оседлала метлу и взмыла в небо.
— Красавица, — прошептал ей вслед ангел.
— Мотай на ус, Самсон, — хохотнул черт. — Какими глазами на женщину смотришь, такой ее и видишь! Ангелок это прочно усвоил: взглянет — и все бабы вокруг сразу дамами становятся! Даже Гризелла не устояла.
— Бенедиктушка, ангел мой!!! — завопил бывший наследник. — Бенедиктушка, посмотри, пожалуйста, на мою лягушку! Как следует посмотри — пусть человеком станет! Мне не надо царевну, мне даже дама не нужна, я и на бабу согласен!!!
Ангел проводил взглядом улетающую ведьму, обернулся к лягушке.
— Какая красивая… лягушка! — восхитился он. Самсон разочарованно охнул, царевна-лягушка смутилась, квакнула, похорошела еще больше под взглядом ангела, но все равно осталась лягушкой.
— Может, мы все же поужинаем? — спросил Аминат. — Или позавтракаем? Вы, молодые, можете вздыхать и охать на пустой желудок, а мне, старику, питаться нужно правильно и плотно. И вовремя.
— И то верно, — согласился с ним Чингачгук. Он достал из торбы волшебный платок-самобранку, разгладил заштопанный угол и разостлал на земле.
— Ну, кто у нас самый голодный? — весело произнес он, делая приглашающий жест рукой. — Заказывайте!
— Я! Я самая голодная! — квакнула лягушка. Платок тут же отреагировал, выдав на-гора рой огромных, величиной с кулак, комаров.
Царевна, увидев это царское угощение, закатила глаза и надула на шее огромный пузырь:
— Ква!
Самсон оторопело наблюдал, как невеста выбросила вперед длинный толстый язык.
Половина комариного роя прилипла сразу. Лягушка втянула язык в рот и чмокнула от удовольствия. Другие комары оказались сообразительнее съеденных собратьев и кинулись прятаться. Ближайшим укрытием для перепуганных насекомых послужил одежда людей.
Кваква только успевала выстреливать языком, собирая разлетающийся обед. Ее спутники шлепали себя по лицу, били по бокам, чесали спины — еда оказалась злой и очень кусачей. Хотя пищащие твари сами были обедом, удирая, они тоже умудрялись пообедать.