— А вот добрался я сюда с трудом, считай, на день опоздал, кругом на дорогах заторы… А она кто, княжна Марья?
— Я же тебе сказал, что Люба крепостная портниха, — удивленно повторил я, — ты что, меня не слушал?
— Ах, да, прости, я что-то задумался, — ответил он, отирая потный лоб.
— Понятно, женщин давно не видел. Ну, а теперь говори, зачем приехал.
— Тебе помогать. Ты, ну не ты конечно, а он, который тоже ты, велел тебе помочь с каким-то князем разобраться.
— Тогда ты приехал вовремя, я сегодняшней ночью как раз собираюсь пойти на него войной.
— Упаси тебя Боже, какая еще война! Ты сам мне сказал, что с князем просто так справиться невозможно, с ним по-другому нужно поступить. Я для этого специальную бомбу привез.
— Что ты привез? Бомбу? Это еще зачем?
— Взрывать его будем.
— А он, ну, в смысле, я, не того? Ничего проще не придумал? Что это еще за бомба!
— Погоди, я тебе сейчас все до слова передам, — сказал он, с видом, будто собрался отвечать урок. — Ты сначала хотел все на бумаге написать, да потом забоялся, что она в чужие руки попадет, и заставил на память вызубрить.
Иван сосредоточился, прикрыл глаза и отбарабанил:
— Нам нужно приехать в деревню Сосновку, отсчитать третью избу от околицы и сразу после полуночи бросить в печную трубу бомбу, — он открыл глаза и утвердительно кивнул. — Вот все в точности, ничего не забыл.
— Точно ничего? — засмеялся я. — А как на избу забраться знаешь?
— А как же, туда княжна Марья должна залететь, кроме нее никто не сможет. А что, она взаправду летать умеет?
— Умеет.
— Надо же! А я сперва, на эту портниху подумал, такая полетит… Любо — дорого…
— Ваня, не отвлекайся, у тебя жена есть.
— Будто у тебя нет! Алевтина Сергеевна, тебя, думаю, за таких гостей не похвалит!
— Кто? — громко воскликнул я. — Ты о ком это сейчас сказал?
Иван испуганно на меня посмотрел и на всякий случай отодвинулся подальше.
— А что я такого сказал? Сам знаешь, твоя Алевтинка людей насквозь видит.
— Погоди, так ты знаешь, где она и до сих пор молчишь?!
— А ты, что сам, что ли не знаешь? Вы же с ней…
— Что мы с ней! Я ведь живу совсем в другом времени!
— Ну, да, извини, я как-то запамятовал. Оно конечно, с тобой не очень разберешься, то ты там, то ты здесь…
— Рассказывай, как она, что с ней? — перебил я.
— А чего рассказывать-то? Обыкновенно, живете вроде дружно, а там кто вас знает, может, между собой и ссоритесь…
— Значит, Аля жива, здорова? — не слушая его вздора, взволнованно, перебил я.
— Да вроде пока Бог миловал. А ты, что и, правда, ничего не помнишь?
— Что я должен помнить? — рассеяно, как раньше он, думая не о собеседнике, а о неожиданном известии, спросил я. — А сын, сын тоже с ней?
— Антон Алексеевич?
— Да, что б тебя, конечно, Антон!
— А чего ему при материнской юбке сидеть, он теперь в кадетском корпусе, скоро, глядишь, офицером станет.
— То есть как это офицером? Он же еще совсем маленький!
— Почему маленький? Ему, если не ошибаюсь, уже лет тринадцать.
— Неужели?! Да, в общем, так и должно быть… Родился он в восьмисотом, сейчас двенадцатый…
— Ну, чего ты Григорьич так убиваешься? Натешишься еще со своей Алевтинкой.
— Неужели?! Да, в общем, так и должно быть… Родился он в восьмисотом, сейчас двенадцатый…
— Ну, чего ты Григорьич так убиваешься? Натешишься еще со своей Алевтинкой. А портниху-то, как зовут? Ты, вроде, говорил, Любой?
— Любой…
— Ишь ты, — мечтательно сказал Иван, — Значит, Любовь! Имя-то, какое приятное!
— Ты, это, губы зря не распускай, тоже мне, романтик любви. Как, кстати, твоя Марфа Оковна?
— Чего ей сделается, жива, здорова. А вот, что я тебя хочу спросить, Алексей Григорьевич, как это вы вдвоем с одной Алевтиной будете жить? Не рассоритесь?
Глава 16
День клонился к вечеру. Мы сидели в моей комнате, и я пытался выжать из Ивана хоть что-нибудь толковое. Однако преуспеть в этом, было не суждено. На все вопросы он отвечал предельно кратко и однотипно.
— Расскажи, как ты жил все это время? — спрашиваю, скажем, я.
— Жил себе и жил, чего там рассказывать, ничего особенного, — отвечает он.
— Когда мы с тобой расстались, как тебе удалось спастись?
— Так, когда это было, я уже и запамятовал!
— А как ты нашел свою Марфу?
— Ты же сам рассказал, где мне ее искать, там и нашел.
— Да, разговорчивым ты не стал, это уж точно, — наконец, подытожил я наш бестолковый разговор.
— Так что попусту языком молоть? Слова — серебро, а молчание — золото. Это вы господа привыкли болтовней заниматься, а нам простым людям, нужно дело делать!
— Да, очень уж ты простой, как я погляжу, проще не бывает, — сказал я. — Тоже мне, почвенник нашелся. Кто тебе мешает выучиться, на службу пойти, стать хоть графом, хоть князем? Посмотри, сейчас многие мальчишки, уже в двадцать пять лет стали генералами, а ты за двести едва грамоту уразумел.
Кстати, меня очень удивляла особенность этой своеобразной «долгожилой» расы оставаться на самом низу социальной лестницы. Тот же Иван был человеком смелым, неглупым, предприимчивым, но вместо того чтобы как-то рационально построить и использовать свою неимоверно долгую жизнь, действительно чему-то выучиться, сделать, наконец, карьеру, только и делал, что бегал от всевозможных гонений и противников. А его жена, с которой я познакомился в начале двадцать первого века, за двести с лишним лет жизни, не удосужилась научиться толком читать и писать.