— Вы? — удивился, новый знакомый, — откуда вы это можете знать?
— Французских солдат было трое?
— Трое, — подтвердил он, глядя на меня, что называется во все глаза, и даже перестал улыбаться.
— Двое вас вели, а последний, подталкивал штыком? — уточнил я.
— Алексей Григорьевич, дорогой, не томите, откуда вы все это знаете?! — явно волнуясь, спросил он.
— Эти трое солдат обстреляли двоих французских пехотинцев, а вас повалили на землю…
— Не может этого быть! — тихо сказал он, всматриваясь в меня. — Я бы вас непременно узнал. Правда, смотреть по сторонам, у меня не было времени…
— У меня тоже, вы так быстро скрылись, что я вас толком не рассмотрел.
— Я, признаться, запомнил только вашу саблю, такая кривая, скорее всего турецкая.
— Я бы вас непременно узнал. Правда, смотреть по сторонам, у меня не было времени…
— У меня тоже, вы так быстро скрылись, что я вас толком не рассмотрел.
— Я, признаться, запомнил только вашу саблю, такая кривая, скорее всего турецкая. А остаться я никак не мог, что мне было делать в бою без оружия…
— Вы правильно сделали, — успокоил я, обнажая клинок. — Узнаете?
— Это просто невероятно! — обескуражено сказал он. — Конечно, узнаю, я его видел почти возле своего лица! Неужели это были вы?!
— Случайно, но я.
— Голубчик, выходит, я обязан вам жизнью, — сказал он, от умиления заплакал, и опять принялся меня обнимать.
— Ну, нет, что вы, — попытался я остановить новый взрыв эмоций, — случись это со мной, вы бы сделали то же самое.
— Да как же это! Теперь вы должны, вы просто обязаны поехать со мной! Ну, хотите, я перед вами на колени встану? Если я вас не привезу, Марья Ивановна мне никогда этого не простит! Ну, пожалуйста…
Честно говоря, мне и самому стало любопытно разобраться со всей этой чередой совпадений, однако смущали схожесть с неведомым тезкой и неминуемое разоблачение.
К тому же совсем не хотелось обманывать этого милого, наивного человека.
— Ну, что поедете? — снова спросил он, просительно заглядывая в глаза.
— Пожалуй, почему не поехать, — сказал я, незаметно, освобождаясь из его объятий, — в Калугу мне не к спеху, только у меня есть одно маленькое «но».
— Вот и чудесно! — обрадовался он. — А все ваши сомнения мы как-нибудь решим!
— Это не то, что сомнение, — начал я, еще не зная как построить конец фразы, — видите ли, я не совсем тот, за кого вы меня принимаете.
— Что значит не тот? Я ведь даже вашу саблю узнал! Да и откуда вам было знать о тех французах, если вас там не было!
— Нет, с тем случаем все так и есть, а вот то, что я именно тот Алексей Григорьевич, которого вы знаете, я не совсем уверен.
— Что? — только и смог сказать добряк. — Что значит «не тот»? Алексей Григорьевич, вы, видно, надо мной смеетесь, а я не пойму, чем вас прогневил…
Он так обиделся, что я уже пожалел, что затеял этот разговор. Нужно было просто сослаться на занятость и идти своей дорогой.
— Получается, что вы это не вы? Вы с нами не хотите больше знаться? — тихо спросил он, отступая от меня.
— Нет, что вы такое говорите, мне очень приятно было с вами встретиться. Но только, я не тот Алексей Григорьевич, которого вы знаете.
— То есть как это не тот? — растеряно спросил он. — А какой?
— Не знаю, я сам по себе. То есть, меня тоже так зовут, только мы с вами, к сожалению, не знакомы. Вернее сказать, знакомы, ну, тогда в лесу, мы с вами виделись, а вот, раньше не встречались, — окончательно запутавшись, договорил я.
— Не встречались? — переспросил он с нескрываемой тревогой. — И с Марьей Ивановной вы тоже не встречались?
— Тоже, — подтвердил я.
— А с кем вы тогда встречались?
— Не знаю, с партизанами встречался с Сеславиным, с принцем Богарне, с Наполеоном.
— Понятно, вы встречались с самим Наполеоном! И фамилия ваша не Крылов?
— Крылов, — после долгой паузы, ответил я.
— Выходит…
— И зовут вас не Алексеем Григорьевичем?
Теперь уже не он, а я совсем ничего не понимал. Ладно, похожая внешность, даже совпадение имени и отчества, но еще и фамилия…
— Меня зовут Алексеем Григорьевичем, — как эхо повторил я за ним, — Крыловым. Но вас я не помню и Марью Ивановну тоже, простите, не помню, и вообще… Может быть, я все забыл после ранения, — попытался я придумать хотя бы для него, правдоподобное объяснение своего беспамятства. — Меня недавно ранило, рядом взорвалась бомба. Так вы говорите, мы хорошо знакомы?
— Хорошо? Да мы, голубчик, отменно знакомы, вы даже не представляете, как мы хорошо знакомы!
— Правда?
— Чистая, святая правда! Вы, можно сказать, наш любимый друг и благодетель!
— Благодетель? — опять повторил я за ним. — Это, в каком же смысле?
— Вы Марью Ивановну с того света, можно сказать, вернули, и вам я обязан тем, что на земле живу!
Это оказалось для меня слишком круто. Конечно, приятно, быть «благодетелем», но не до такой же степени!
— И зовут вас?
— Николаем Николаевичем Урусовым, — четко выговаривая слога, как будто говорил с ребенком или глухим, сказал он, — теперь вспомнили?
Я отрицательно покачал головой.
— Простите, ничего не помню.
— Знаете что, голубчик, я вас теперь непременно к себе отвезу. Вам в таком состоянии ни в какую Калугу ехать нельзя, поживете у нас, оправитесь, тогда и езжайте куда пожелаете!