Имя отчество мне показалось знакомым, и я спросил, о ком говорит молодой человек. Он свысока военного мундира глянул на странно одетого штатского и небрежно ответил, что капитан Фигнер.
— Так вы партизаны, — сказал я. — Я как-то встречал вашего начальника, но больше знаю Сеславина.
— Да-с, конечно, — не заинтересовавшись мной, даже глядя не на меня, а в сторону, формально вежливо проговорил штабс-капитан. — Теперь партизан многие знают.
Меня такое пренебрежительное отношение не понравилось, но затевать ссору с героическим молокососом, офицеру было слегка за двадцать лет, я не стал.
— А не случится ли с ними дурного? — спросила Кологривова. — Они у нас который день и нечего плохого мы от них не видели.
— Это как получится, — засмеялся штабс-капитан, — наш командир французов недолюбливает. Вам же нечего опасаться, вы свое дело сделали, и что будет дальше, тому для вас нет касательства.
Екатерина Романовна многозначительно посмотрела на стоявшего тут же виконта и ободряюще кивнула ему головой. Тот понимал, что его ждут неприятные перемены, но ничего не мог возразить, вполне понимая свое незавидное положение.
В отличие от хозяйки, у меня на душе спокойно не было. Хоть до этих французов мне и не было, в общем-то, никакого дела, но я знал командира отряда, его славу живодера и видел наглого штабс-капитана, который мне совсем не нравился.
— Екатерина Романовна, можно вас на два слова, — нарушая все правила этикета, попросил я. — Дело касается вашего хозяйства и не терпит отлагательства.
Кологривова удивленно на меня посмотрел, пожала плечами, извинилась перед офицером отошла со мной на несколько шагов.
— Если вы разрешите им увести французов, — сказал я, — то они их тут же зарубят.
— Если вы разрешите им увести французов, — сказал я, — то они их тут же зарубят.
— Что вы такое говорите, Алексей Григорьевич! — воскликнула она, бледнея. — Как так зарубят? Разве такое возможно?
— Вполне возможно, я знаю их командира капитана Фигнера, он пленных не берет.
— Но что же делать? — испугано сказала она и посмотрела на своего виконта. — Если это правда, то Шарль… Вы, наверное это говорите? Их убьют?!
— Не наверно, а точно. Внимательно посмотрите на того хлыща, — сказал я и посмотрел на штабс-капитана, — и теперь представьте судьбу наших пленников.
Екатерина Романовна послушно посмотрела на молодого человека. Он ждал ее возвращения, скаля в улыбке зубы. Похоже, она мне тут же поверила на слово.
— Я в отчаянье, что же делать? — прошептала она. — Вы мне поможете?
— Ну, не знаю, — с сомнением ответил я, — я вам уже один раз помог, спас жизнь сына, а вы даже не захотели выслушать мою просьбу…
— Это вы о Любаше? Не обижайтесь, но она мне так дорога…
— Мне тоже, — сухо сказал я. — Так что могу предложить вам поменяться. Виконта за крестьянку.
— Хорошо, — подумав, согласилась Кологривова. — Если вы так этого хотите, я ее отпущу на волю, но единственно из своего человеколюбия!
Меня мотивы ее поступков в тот момент не интересовали, я решил больше не прокалываться и предложил план действия:
— Пригласите офицера и казаков отдохнуть, потом напишете Любе вольную, тогда я посмотрю, что можно сделать.
Кологривовой скрытый ультиматум, очень не понравился, и она попробовала торговаться:
— Зачем же сразу писать вольную. Вы не верите моему слову?
— Не верю, — ответил я. — Люба слишком вам дорога и вы вполне можете передумать.
— Как вам будет угодно! Господин штабс-капитан, — окликнула она гостя, — сделайте одолжение, позвольте просить вас с нами отужинать!
Партизану предложение понравилось и он не раздумывая, согласился.
Мысль об обмене возникла у меня спонтанно, и пока даже на уровне идеи, я не представлял, как отбить противников у своих превосходящих сил. Оставалось, присмотреться к офицеру и действовать по обстоятельствам. В это время в окружении восторженных поклонниц, штабс-капитан и казаки направились в дом.
Я тоже вслед за всеми, вернулся в большую гостиную, где принимали героя. Кологривова была бледна, выглядела расстроенной и пытливо вглядывалась в гостя. Кажется, он ей теперь не нравился так же сильно как и мне.
Начались взаимные представления. Кавалериста звали Иваном Константиновичем Виттенбергом. Впрочем, немецкая фамилия ровно ничего не значила, внешность и повадки у него были чисто русские.
— Александр Самойлович столь много сделал в борьбе с супостатами, — начал рассказывать о своем командире штабс-капитан, — что его знает и ценит не только светлейший, но и в Петербурге. И хотя лета у Александра Самойловича еще молодые, но слава его гремит во всей армии.
Мне оставалось только порадоваться, что сюда приехал не сам Фигнер. Тот был умен, хитер и жесток и справиться с ним, было бы значительно труднее.
Узнав фамилию и титул симпатичной девушки одетой в странное, с чужого плеча платье, Иван Константинович поменял к ней отношение, приосанился и начал делать ей откровенные авансы.
Это очень не понравилось Петру Андреевичу, а так как и он не боялся ни черта ни Бога, то скоро обстановка в гостиной стала напряженной. Виконт, который так же здесь присутствовал, не мог понять, отчего так расстроена Екатерина Романовна и старался ее развлечь. Ну, а я ждал, когда она напишет вольную, а до того сидел в сторонке, наблюдая за разворачивающимися событиями.
Как многие нежные, романтические натуры, Кологривова, до последнего момента, тянула резину, занималась гостем, демонстративно прикладывала к вискам пальцы, намекая на внезапную мигрень, но за бюро с бумагами не посылала. Мне это начало надоедать, и я встал, собираясь уйти. Только тогда она вспомнила обо мне, подошла и спросила, почему я ничего не предпринимаю.