Получалось, что она сбежала из дома с любовником и любовник это я. Как только обнаружится, что мы с ней исчезли, княжеское семейство организует погоню за коварным соблазнителем и невинной овечкой.
— И куда мы сейчас едем?
— В звенигородское имение, куда же еще! — спокойно ответила она.
— И куда мы сейчас едем?
— В звенигородское имение, куда же еще! — спокойно ответила она. — Я не собираюсь жить в одном доме с Иваном!
— Ты с ума сошла, туда ехать нельзя, там сейчас французы!
— Ну и что? — удивленно спросила девушка. — Нам-то что до них?
— Ничего! Только если мы их встретим, то нас тотчас ограбят, лошадей отберут, тебя изнасилуют, а меня убьют!
Маша какое-то время обдумывала мои слова, потом сказала дрогнувшим голосом:
— Они не посмеют!
— Ты уверена?
— Не знаю, но оставаться с Иваном под одной крышей я не могу!
В этом она, пожалуй, была права, и я прекратил спор. Теперь в любом случае нужно было не ссориться, а искать какой-нибудь выход. У меня от всего этого даже заболела голова.
Княжна тоже молчала, кажется и до нее начало доходить, что с скоропалительным побегом она поторопилась.
— Что за ямщик нас везет? — переключил я разговор на конкретную частность.
— Обыкновенный, ямщик как ямщик.
— А откуда он взялся?
— Не знаю, наверное, из конюшни, — простосердечно ответила она.
Это мне совсем не понравилось, и я уточнил:
— Он из Звенигорода или местный?
— Что ты такое спрашиваешь, откуда я могу помнить всех мужиков! — возмутилась княжна. — Приказала горничной сходить на конюшню и велеть запрячь кибитку, а что за ямщик будет, что мне за дело?!
Я так разозлился от ее барского высокомерия, что захотел спросить, правда ли княжна такая дура или только прикидывается, но решил, что пустые оскорбления ничему не помогут и крикнул в форточку, что бы ямщик остановил лошадей. Тот, как можно было предположить, и ухом не повел. Лошади резво бежали, кибитку кидало по колее, и она мягко качалась на рессорах.
— Ты зачем хочешь остановиться? — спросила Маша.
— Проверить, не твой ли братец присватал нам ямщика, — спокойно ответил я и опять окликнул кучера.
Тот, вновь, не отозвался. Только теперь до Маши дошло, что дело нечисто и она с чисто женской логикой, сказала, что сама ему велит ему остановить лошадей.
— Попробуй, — сказал я, вытаскивая пистолет.
— Мужичок, останови лошадей, — крикнула девушка, — мне нужно выйти!
Понятно, что никакого ответа не последовало. Тогда за дело взялся я.
— Эй, ты, — крикнул я в маленькую, размером в половину почтовой открытки фортку, — не остановишься, пристрелю!
Кучер опять проигнорировал приказ, и я, когда заглянул в отверстие, понял почему. Козлы были устроены так, что толстая доска закрывал спину кучера, и стрелять в него было бесполезно.
— Как ты думаешь, куда он нас свезет? — испуганно, спросила Маша.
— Туда, куда ему приказал твой брат, — ответил я. — Погоди, я постараюсь с ним договориться.
Я открыл дверцу и попытался вылезти наружу, что бы добраться до козел, но кучер оказался начеку и хлестнул меня по лицу нагайкой со свинцовыми кольцами, так что я едва не лишился глаза. Это оказалось чересчур! Я вытащил кинжал и полоснул по кожаному верху кибитки. Обивка оказалась крепкой, сделанной из толстой, скорее всего бычьей кожи, но хорошей стали поддалась. Скоро я смог прорезать большую дыру и спина кучера оказалась прямо перед нами.
Скоро я смог прорезать большую дыру и спина кучера оказалась прямо перед нами.
Не знаю, слышал ли он что делается за ним, но никак на меня не реагировал, пока я не ткнул острием ему в спину. Возможно после удара по лицу, я слегка перестарался и не очень пожалел шкуру похитителя. Почувствовав, что клинок вонзается в тело, мужик отчаянно закричал и сиганул с козел на землю. Все произошло так быстро, что я не сразу понял, куда он исчез.
— Ты его убил? — спросила княжна.
— Нет, только напугал, — ответил я, прикидывая, можно ли будет вылезти наружу сквозь прорезанную дыру.
Это показалось слишком сложным, расширить прорезь мешала деревянная арматура возка.
Лошади между тем продолжали бежать ровной рысью. На ровной дороге езда без ямщика достаточно безопасна, но если будет поворот или косогор, то кибитке свалиться на бок ничего не стоит.
— Держись крепче, мы можем перевернуться! — предупредил я, княжну и опять полез наружу. Теперь, когда никто не бил меня плетью по лицу, это оказалось несложно, и я довольно быстро переполз на место кучера, подобрал вожжи и остановил лошадей.
— Выходи, — сказал я девушке, соскакивая с козел, — приехали.
Пока она выбиралась из возка, я зачерпнул пригоршню снега и приложил к горящему лицу.
Княжна осмотрела кибитку, окружающую местность и только после этого сочувственно спросила:
— Больно?
— Ничего, до свадьбы заживет, — ответил я присказкой, и спросил в свою очередь:
— И что мы теперь будем делать, вернемся назад?
Если бы я знал историю этого княжеского рода, то вряд ли стал бы спрашивать так прямо и постарался решить вопрос дипломатически.
Уже позже я узнал, что прапрабабкой Маши была Евдокия Прокопьевна Соковнина в замужестве княгиня Урусова, родная сестра той самой известной по картине Сурикова раскольницы боярыни Морозовой. Обе сестры обладали несгибаемой твердостью и упрямством. Никакие преследования, увещания, пытки не могли поколебать ни ту, ни другую. Евдокия Урусова, как и ее сестра, княгиня Морозова, была уморена голодом в тюрьме, где просидела в полной темноте два с половиной месяца.