— Не выйдет, — ухмыльнулся Тэдди.
— Почему это? — запальчиво осведомилась Октавия.
— Контракт. По условиям продажи вы не имеете права, расторгать ранее
заключенные контракты. Мой истекает в двенадцать часов ночи тридцать первого
декабря. В ночь на первое января вы можете встать и уволить меня. А если вы
попытаетесь сделать это раньше, у меня будут все законные основания для
предъявления иска.
Октавия, видимо, взвешивала последствия такого шага.
— Но, — весело продолжал Тэдди, — я сам подумываю об отставке.
Качалка его собеседницы замерла. Октавия ясно почувствовала, что кругом
повсюду сколопендры, и индейцы, и громадная, безжизненная, унылая пустыня. А
за ними — изгородь из колючей проволоки. Кроме ван-дрессеровской гордости,
существовало и ван-дрессеровское сердце. Она должна узнать, забыл он или
нет.
— Конечно, Тэдди, — заметила она, разыгрывая вежливый интерес, — здесь
очень одиноко и вас влечет прежняя жизнь — поло, омары, театры, балы.
— Никогда не любил балов, — добродетельно возразил Тэдди.
— Вы стареете, Тэдди. Ваша память слабеет. Никто не видел, чтобы вы
пропустили хоть один бал, разве что вы танцевали в это время на другом. И вы
пренебрегали правилами хорошего тона, слишком часто приглашая одну и ту же
даму. Как звали эту Форбс — ту, пучеглазую? Мэйбл?
— Нет, Адель. Мэйбл — это та, у которой острые локти. И Адель совсем не
пучеглазая — это ее душа рвется наружу. Мы беседовали о сонетах и Верлене. Я
тогда как раз пытался пристроить желобок к Кастальскому ключу.
— Вы танцевали с ней, — упорствовала Октавия, — пять раз у
Хэммерсмнтов.
— Где у Хэммерсмитов? — рассеянно спросил Тэдди.
— На балу, — ядовито сказала Октавия. — О чем мы говорили?
— Насколько я помню, о глазах, — ответил Тэдди после некоторого
размышления. — И о локтях.
— У этих Хэммерсмитов, — продолжала Октавия милую светскую болтовню,
подавив отчаянное желание выдрать клок выгоревших золотистых волос из
головы, уютно покоившейся на спинке шезлонга, — у этих Хэммерсмитов было
слишком много денег Рудники, кажется? Во всяком случае что-то, приносившее
сколько-то с тонны. В их доме было невозможно получить стакан простой воды —
вам непременно предлагали шампанское. На этом балу всего было сверх меры.
— Да, — сказал Тэдди.
— А сколько народу! — продолжала Октавия, сознавая, что впадает в
восторженную скороговорку школьницы, описывающей свое первое появление в
свете. — На балконах было жарче, чем в комнатах. Я… что-то потеряла на
этом балу.
Тон последней фразы был рассчитан на то, чтобы обезвредить целые мили
колючей проволоки.
— Я тоже, — признался Тэдди, понизив голос.
— Перчатку, — сказала Октавия, отступая, как только враг приблизился к
ее траншеям.
— Касту, — сказал Тэдди, отводя свой авангард без малейших потерь.
— Касту, — сказал Тэдди, отводя свой авангард без малейших потерь. — Я
весь вечер общался с одним из хэммерсмитовсиих рудокопов. Парень не вынимал
рук из карманов и, как архангел, вещал о циановых заводах, штреках,
горизонтах и желобах.
— Серую перчатку, почти совсем новую, — горестно вздохнула Октавия.
— Стоящий парень этот Макардл, — продолжал Тэдди одобрительным тоном. —
Человек, который ненавидит анчоусы и лифты, который грызет горы, как
сухарики, и строит воздушные туннели, который никогда в жизни не болтал
чепухи. Вы подписали заявление о возобновлении аренды, мадама? К тридцать
первому оно должно быть в земельном управлении.
Тэдди лениво повернул голову. Кресло Октавии было пусто.
Некая сколопендра, проползая путем, начертанным судьбой, разрешила
ситуацию. Случилось это рано утром, когда Октавия и миссис Макинтайр
подрезали жимолость на западной веранде, Тэдди, получив известие, что ночная
гроза разогнала стадо овец, исчез еще до рассвета.
Сколопендра, ведомая роком, появилась на полу веранды и затем, когда
визг женщин подсказал ей дальнейшие действия, со всех своих желтых ног
бросилась в открытую дверь крайней комнаты-комнаты Тэдди. За нею,
вооружившись домашней утварью, отобранной по принципу длины, и теряя
драгоценное время в попытках занять арьергардную позицию, последовали
Октавия и миссис Макинтайр, боязливо подбирая юбки.
В комнате сколопендры не было видно, и ее грядущие убийцы принялись за
тщательные, хотя и осторожные поиски своей жертвы.
Но и в разгаре опасного и захватывающего приключения Октавия,
очутившись в святилище Тэдди, испытывала трепетное любопытство. В этой
комнате сидел он наедине со своими мыслями, которыми он теперь ни с кем не
делился, и мечтами, которые он теперь никому не поверял.
Это была комната спартанца или солдата. Один угол занимала широкая
брезентовая койка, другой — небольшой книжный шкаф, третий — грозная стойка
с винчестерами и дробовиками. У стены стоял огромный письменный стол,
заваленный корреспонденцией, справочниками и документами.
Сколопендра проявила гениальные способности, ухитрившись спрятаться в
этой полупустой комнате Миссис Макинтайр тыкала ручкой метлы под книжный
шкаф. Октавия подошла к постели. Тэдди второпях оставил комнату в полном
беспорядке. Горничная-мексиканка не успела ее убрать. Большая подушка еще
хранила отпечаток его головы. Октавию осенила мысль, что отвратительное
создание могло забраться на постель и спрятаться там, чтобы укусить Тэдди,
ибо сколопендры жестоко мстят управляющим, где только могут.
Октавия осторожно перевернула подушку и чуть было не позвала на помощь
— там лежало что-то длинное, тонкое, темное. Но она вовремя удержалась и
схватила перчатку — серую перчатку, безнадежно измятую — надо полагать, за
те бесчисленные ночи, которые она пролежала под подушкой человека, забывшего
бал у Хэммерсмитов.