— Рассказывай, — попросил Ростик. Баяпошка убрала рисунок в папку на тесемочках, в каких в детстве Ростика ученики музыкальной школы носили свои ноты. И где она такую только выискала?.. Вздохнула, посмотрела на море.
— Видишь ли, возникла идея как-то тебя использовать. Жалко, что боец и организатор с твоим опытом болтается на окраине и занимается невесть чем.
— Я фермер, — сухо ответил Ростик, — кормлю семью. И это не окраина, тут мой дом.
И это не окраина, тут мой дом. — Он все-таки не удержался: — Когда-то тут был и твой дом, поэтому… Больше уважения, Бая, просто — уважения.
— Семейство может прокормить и Винрадка, как кормила все те годы, пока ты отсутствовал. А фермер из тебя… Как из меня аглор, наверное.
С этим приходилось согласиться. В то время, как Рост пребывал в плену, Винрадка хозяйствовала в Храме и ждала его. Вот Баяпошка окунулась в жизнь Боловска, вторично вышла замуж, нарожала детей, стала художницей. А Винрадка… Да что там, и так все понятно.
— Еще раз, потому что тебе это не ясно, — продолжала Баяпош-хо. — Тебе казалось, что ты отсутствовал три года с небольшим. Так? На самом деле тут, в Боловске, прошло семь лет, причем почти месяц в месяц, и не спорь с этим.
Вот это у Роста в голове не укладывалось и, может быть, не могло уложиться. Он точно понимал, что не мог так здорово ошибаться. Время, когда он был запрограммирован в раба, составляло чуть более двух лет. Потом он год болтался в подручных Савафа, потом несколько месяцев готовился к побегу, который в итоге удался. Сюда можно прибавить еще несколько недель, в крайнем случае — пару месяцев, когда он побывал в плену у кваликов, а потом его обучал друг-Докай, и несколько дней, когда они летели сюда, на их континент, где находится Боловск. Если точнее, летели они чуть больше сорока часов… Откуда же семь лет?
Но все, с кем Рост разговаривал, утверждали в один голос — его не было семь лет. Ерунда какая-то.
— Потом ты почти год приходил в себя, потом писал свою книгу, — продолжала Баяпошка, — потом пробовал заниматься, как ты говоришь, фермерством, хотя даже у Гаврилки это могло бы получиться лучше. Но ведь с твоего возвращения прошло уже четыре года! И следовательно, по вашему продолженному исчислению сегодня началась осень тысяча девятьсот восемьдесят шестого, и ни днем меньше.
— Все-таки ты это к чему? — спросил Ростик, потому что аймихоша замолкла.
— Пора приниматься за дело. — Она вздохнула. — Так было решено начальством, и я тоже так считаю. Поэтому возникла маленькая интрига. Я как бы с тобой тут рисую картинки, а между тем… Разрабатываю твое сознание, чтобы ты снова мог… Служить. К чему, собственно, и предназначен.
— Значит, ты не для книги рисовала?
— Для книги, — Баяпошка даже слегка вскинулась, все-таки аймихо терпеть не могут лгать. — Это правда. Эти рисунки я использую на благо всех… Кому придется по твоей книге учиться, познавать, как устроено Полдневье за пределами нашего континента. Но вторая цель — вернуть тебя в строй.
— Я не согласен, — ответил Рост и повернулся, чтобы идти в Храм, хотя Баяпошка крикнула ему в спину:
— Ты стал каким-то деревянным! — Она подождала, пока он оглянется на нее. — Пойми, я не хотела такой роли, просто больше никого не было, чтобы… Привести тебя в чувства.
— Чувства тут ни при чем.
— Еще как при чем. — Она заторопилась, видимо, женская часть ее природы все-таки проявилась, не все же время ей быть художницей, нахальной и в высшей степени требовательной: — Да, когда ты пропал, я не стала ждать… Но я любила тебя и сейчас люблю, Рост. Ты не понимаешь, как это трудно было — оказаться без тебя. Вот я и…
— Я же сказал — чувства и даже наши поступки, продиктованные ими, тут ни при чем.
И вдруг с необычайной отчетливостью понял, что теперь вот случится у него такая полоса, когда все на свете будет диктоваться — или неявно зависеть, но все равно зависеть! — от всех и всяческих любовей, связей, браков, прежних увлечений.
.. А это было неправильно, потому что слишком по-женски, с неистребимым девчоночьим отношением к миру через привязанности или, наоборот, неприязни. Слишком это затуманивало мир, в котором он привык существовать, но с этим теперь приходилось считаться. Может, пришел такой возраст, когда всяческие переживания настигают и мужчин?
Одно он знал точно. Раньше такого не было, все получалось само собой. И он бы с превеликим удовольствием обошелся без этого впредь.
Баяпошка смотрела на него исподлобья, словно формировала его мысли, как с ним это некогда происходило в плену, когда он был рабом. Или она все-таки угадывала его настроения, ведь женщины-аймихо склонны к эмпатии. Иногда даже слишком. Уж кому как не ему в этом разбираться, побывав мужем двух сестер из их племени?
Он пошел к Храму. Баяпошка почти в отчаянии поднялась, под ее ногами заскрипел песок.
— Ростик, если тебе будет лучше, я могу признать, что… Если бы знала, что ты жив, я бы…
Он отмахнулся от нее, как от докучливой мухи. Про себя подумал, все, больше никаких рисунков, какую бы ценность они, по словам аймихо, не представляли. Он с этим завязал. Как и с возможной службой Боловску в чине… Кстати, какой у него там чин имеется, кажется, дослужился до капитана. Невелика птица, смогут обойтись.