— Умник, — с отвращением проворчал Мак-Лауд, — побывал бы у нас, узнал на собственной шкуре, что такое Народ Холмов. Посмотрим, как бы ты тогда запел… И вообще, ты начал про этих, как их… фатаренов.
— Прошу прощения, господа, я слегка отвлекся, — с высокомерным видом делающего величайшее одолжение ученого мужа ответствовал Франческо.
— Прошу прощения, господа, я слегка отвлекся, — с высокомерным видом делающего величайшее одолжение ученого мужа ответствовал Франческо. — Allora, [7] фатарены, патарины, катарийцы, катары — всего лишь разные произношения одного и того же слова, означающего «просветленный» или «очистившийся». После суда, проведенного над несколькими из их вожаков, если я ничего не путаю, в 1165 году в городке Альби, что в десяти лигах к полуночному восходу от памятной всем нам Тулузы, они еще получили прозвище «альбигойцев». В сущности, они наследовали учение Мани, однако переменили его в соответствии с нынешними временами. Мне рассказывать, что оно собой представляет, или можно обойтись?
Дугал покосился на ноттингамца, получил в ответ решительный кивок, вздохнул и скорбно проговорил:
— Излагай. Только попроще, если можно.
— Попроще, так попроще, — Франческо задумался, видимо, собирая воедино все скопившиеся у него обрывки знаний и последовательно располагая их одно за другим. — Начну с того, что самый известный проповедник последних десятилетий, Бернар из Клерво, которого теперь называют святым, около сорока лет назад приезжал в Тулузу, на диспут, устроенный предводителями катаров, и, проехавшись по краю, назвал их веру… Погодите, сейчас вспомню, как в точности записано, — он зажмурился, кивнул и четко выговорил, сначала на латыни, затем на привычном норманно-французском: «Нет более христианских проповедей, чем у них, и нравы их чисты».
— Именно так и сказал? — поразился Гай. Имя святого Бернара, основателя знаменитой цистерианской обители и вдохновителя второго из Крестовых походов, на Острове знал любой человек, хоть немного прислушивавшийся к новостям из-за Пролива. Мнение такого авторитета среди отцов Церкви имело нешуточный вес.
— Эту фразу я прочел в сборнике его проповедей, — пояснил Франческо. — Еще там говорится, что святого неприятно удивила продажность и распущенность, бытовавшая среди католического клира, и задуманный диспут с еретиками в итоге обернулся расследованием многочисленных прегрешений местных священников.
Рассеянно прислушивавшийся Мак-Лауд отвернулся в сторону и зафыркал.
— Не вижу ничего смешного, — с легким возмущением заметил Франческо.
— Зато я вижу, — фырканье перешло в слабо приглушенные смешки. — Не обращай внимания, давай дальше.
Гай знал, чем вызвано желчное веселье компаньона: подобно большинству его соотечественников, Мак-Лауд считал, что содержание приходских священников частенько обходится пастве неоправданно дорого, и собираемые деньги уходят не туда, куда надлежало бы. Обвинение имело под собой веское и неоспоримое доказательство: достаточно бросить взгляд на любой из процветающих монастырей Франции или Италии, а после задать себе поистине торгашеский вопрос: «Во сколько обошлось это великолепие?»
Франческо недоуменно поднял бровь, однако его больше привлекала возможность делиться имеющимися знаниями, чем причины загадочного поведения спутника.
— Лично у меня сложилось о катарах двоякое мнение. С одной стороны, любое послание из Рима яростно клеймит их как вероотступников, нечестивцев и закоренелых еретиков. С другой стороны, к ним примыкает все больше и больше народу, и я не верю, чтобы простой люд, не слишком разбирающийся в вопросах богословия и предпочитающий цветастым словесам что-нибудь простое и понятное, мог скопом променять веру своих отцов на нечто непривлекательное. Думаю, большая часть тех, кого называют «катарами», вообще мало смыслит в том, в что якобы верует. Они идут за тем, кто указывает им путь, и повторяют его слова, не слишком вдумываясь в их смысл.
Они довольны, что больше не приходится отдавать десятую часть плодов своего тяжкого труда в ближайший монастырь. Многие втайне рады возможности безнаказанно спалить уединенную обитель, разумеется, предварительно ограбив ее под предлогом возвращения неправедно нажитых богатств тем, кому они должны принадлежать. Отсюда и разоренные храмы, и взаимное подозрение, и шепотки о потаенных тайнах, ведомых только избранным. Но, если вдуматься, получается замкнутый круг: сегодня горит христианская часовня, завтра в назидание прочим гибнут люди, заглазно объявленные катарами, хотя они могут совсем ими не являться, послезавтра одна из сторон хватается за оружие, другая тоже не сидит сложа руки и что же получается? — Франческо оторвал взгляд от убегающей под ноги лошадям пыльной дороги, поглядев на притихших спутников внимательным и чуть печальным взглядом. — Приходит война, кровь стекает в канавы, и в охваченном беспощадном пламенем мире не остается места призывам остановиться и выслушать друг друга.
— Я не понимаю, — жалобно сказал Гай. — Мессир Франческо, вы что, на стороне этих еретиков?
— Мне всегда хотелось быть на стороне Господа и справедливости, — несколько смущенно, однако решительно проговорил Франческо после затянувшегося молчания. — Знаю, необычно слышать такое от человека, чьи соотечественники повсюду славятся, как первейшие пройдохи и обманщики, но это так.