«Опять меня считают самым бесполезным», — едва не обиделся Северин, но возражать было бессмысленно.
Беовульф быстро и хищно вышел к дому, глянул в пролом между бревнами, присвистнул и опустил Хрунтинг.
— Подойдите, — громко сказал гаут. — Нам не с кем здесь воевать.
— Грендель… — зачарованно произнес вандал. — Ну да, он самый… Но какой-то не такой!
Северин выглянул из-за плеча Хенгеста и замер. Сейчас, при свете солнца, лучи которого упрямо пробивались сквозь накрывший остров купол тумана, разгромившее Хеорот страшилище выглядело отнюдь не грозно, скорее жалко.
Грендель, свернувшийся на груде прелой травы меж потемневших от времени и влаги стен жреческого дома, не проявил ни малейшей агрессии. Он по-прежнему оставался великаном — почти в три раза крупнее Беовульфа, Эрзариха или Хенгеста, которых ну никак нельзя было назвать малорослыми или слабыми, — но в тролле не было ничего угрожающего.
На уцелевшей правой руке-лапе все так же поблескивали обсидианом когти, вместо левой остался стянутый запекшейся темно-коричневой кровью и чем-то наподобие свитой из травы веревки обрубок. Под верхней губой желтели неровные зубищи.
Кожа мокрая, морщинистая и очень светлая, будто никогда не видевшая солнца. Пряди седой шерсти. На груди и предплечье желтовато-розовые следы ожогов — спасибо Эремоду-годи, он сумел тогда отогнать чудище горючим колдовским снадобьем: Хенгест утром объяснил, что добыть «Слезу Хель» можно у ведьм и это средство сжигает только живую плоть…
— Убивайте, — безразлично сказал Грендель на языке данов, чем вызвал волну изумления у людей. — Мне все равно…
Беовульф нерешительно оглянулся. Убить не сопротивляющегося противника? Пусть даже тролля, чудовище? Нет в этом славы!
— Тебе трижды предлагали уйти. — Ремигий отстранил гаута. Грендель равнодушно смотрел на епископа совершенно человеческими светлыми глазами. — Почему ты этого не сделал? Уходи в море. Зачем тебе мир людей? Твой отец из нашего племени, но принадлежишь ты к иной стихии.
— Убивайте, — повторил Грендель с невыразимой тоской. — Порубежье для меня закрыто…
— Почему? Кем?
— По-моему — вот этим… — Не терявший бдительности Алатей схватил преподобного за руку и заставил оглянуться.
Ант прочертил ладонью в воздухе символ огня и железа: — Сварга-кузнец, огради своим молотом!
Оно появилось словно из ничего, соткалось из прядей тумана, принимая материальное обличье. Послышался знакомый стрекот, напоминавший звук, издаваемый сверчком. Очень большим сверчком.
Изначально неясные очертания не составляли определенной и узнаваемой формы — Чудовище ворочалось во мгле, выпрастывало наружу длинные и гибкие нити-щупальца, вздымало за собой нечто наподобие невесомых крыл, поблескивало синими и зелеными огоньками. Ничего похожего на человека или любого известного зверя.
Хрунтинг в руке Беовульфа начал мелко подрагивать, рукоять стала теплой, почти горячей.
— Зачем вы здесь?.. — прошелестело над старым заброшенным капищем. — Это не нам следует уйти, а вам… Вы вторглись в наши владения…
— Назовись! — выкрикнул Беовульф. — Кто ты?!
— Мое имя ничего тебе не скажет, — шепнул сгусток тьмы, остановившийся за статуями богов, окружавших жертвенный камень. — Оно принадлежит лишь времени… Вы ворвались в чужой дом, пытаетесь убить моего сына…
— Неправда, — ясно и отчетливо сказал Ремигий. — Пусть Грендель уйдет в стихию, ему родственную. Не стой на его и нашей дороге, кем бы ты ни была. За моей спиной — Бог Единый, а в руках этих людей оружие, которое способно изгнать из нашего мира сотворенное тобой зло…
— Зло? — донеслось из тумана. — Глупые выдумки смертных — существует лишь вечность…
— Дядя, — занервничал Северин. Епископ только отмахнулся. — Дядя, с Гренделем что-то происходит!
Тролль, совсем недавно выглядевший несчастным, слабым и находящимся едва ли не на грани смерти, потихоньку начал преображаться: в глазах вновь появились голубые искорки, кожа начала покрываться чешуйками, он расправил ладонь и вонзил когти в землю.
Нечто одаривало великана колдовской мощью — невидимый поток чужеродного людям волшебства вливался в Гренделя, ровно в опустевшую чашу.
— Беовульф! — резко сказал Ремигий, взглянув на гаута. — С одним чудовищем мы справимся, но не с двумя! Ты знаешь, как поступить!
— Знаю, — кивнул военный вождь. — И пусть твои и мои боги, жрец, встанут за моим плечом!
— Мой Бог — рядом, — проронил Ремигий. — Сделай, что должно, Беовульф, сын Эггтеова… И будь, что будет!
* * *
Северин потом долго пытался осознать — что именно он видел тогда, на болотах? Как Господь мог допустить эдакую непристойность, воплощенную в материю, обладающую осознанием своего бытия? Зачем Оно вообще появилось в тварном Универсуме?
Спросил у епископа, поскольку Ремигий наверняка мог дать ответ, подтвержденный цитатами из Отцов Церкви и античных философов, но преподобный лишь брови вздернул:
— Августин как-то заметил: христианство — это набор противоречий, связанных между собою любовью. Постараюсь продолжить: язычество в таком случае набор противоречий, объединенных между собою силой. Близко?
— Пожалуй, — согласился Северин. — Войну и силу варвары ставят превыше самой жизни. Кто слаб — тот не выживет. Послушать их саги — сплошные битвы, сражения и кровь.