— Возвращаемся, — согласился Ремигий. — И впрямь, места очень нехорошие, аж сердце щемить начало. Глядите, опять ползающие огни…
Лошадка епископа всхрапнула и едва не понесла, чудом удалось сдержать. Только когда унылые туманные холмы исчезли в дымке далеко позади, животные успокоились и перестали вздрагивать.
…Несмотря на тихое сопротивление Хрокмунда, преподобный настоял на обследовании кромки болот, находившихся в дюжине римских миль от Оленьего зала, в глубине полуострова Даннмёрк, за каменистыми вересковыми лугами и хвойными рощицами.
Деревень в этой стороне не было, люди предпочитали селиться вдоль морского побережья, на берегах речек или севернее, на возвышенностях вокруг Сканнерборга. Здесь, в широких ложбинах между низкими безлесными холмами, простерлись топи, питаемые многочисленными ручьями, стекавшими с пологих гряд.
Места удивительно мрачные, ни одного яркого живого пятнышка — все оттенки серого, бурые и зеленоватые пятна разделяющих трясины островков. Черные омуты, безжизненно-желтые заросли прошлогоднего тростника и высохшей осоки, полоски ноздреватого снега, еще не растопленного весенним солнцем. Словом, тоска.
Запахи тоже не радовали — смердит гнилью и затхлой водой, слабый ветерок доносит сомнительный аромат прелой травы.
Под копытами лошадок хлюпает, где-то в отдалении зловеще перекликаются невидимые с берега болота выпи: голос у этой птицы на редкость замогильный…
— Хель, — сказал Хрокмунд, едва всадники поднялись на гребень холма и перед ними простерлась безотрадная низина. — Думается мне, владения великанши Хель в подземном мире выглядят так же. Ни одной искорки жизни.
— Очень верные слова, — покачал головой Ремигий. — Бр-р, даже сейчас, при ярком солнце, здесь неуютно.
— Вниз лучше не спускаться, — предупредил дан. — Тропы в болотах есть, но ходить по ним можно только летом, и знают о них немногие. Иногда кажется, что впереди ровный лужок, а на самом деле трясина. Люди о них знают, но скот часто гибнет — если овец оставить без присмотра, они уходят в сторону болот. Проехать через топи можно только по холмам, это самый короткий путь на Сканнерборг, но им почти никто не пользуется. Можно заблудиться.
— Тролля на болотах искали? — напрямую спросил епископ.
— Обыскали каждый островок, даже такие маленькие, где и лесной кот поместится только замочив лапы. В последние годы четверых дружинных потеряли в топях.
— То есть как — потеряли? — Ремигий обернулся и озадаченно уставился на Хрокмунда. — Вы же не по одному ходили?
— В десятке, не меньше. Бывает ведь — отошел человек вечером до ветру, угодил в трясину и поминай как звали. Я сам не ходил, слишком мал был. От Унферта слышал.
— Проедем еще немного, — сказал епископ и подтолкнул лошадь пятками в бока. Ни Северину, ни Хрокмунду следовать за преподобным решительно не хотелось, но ослушаться было невозможно. — Хрокмунд, ответь, а где находится старое заброшенное капище?
— К полуденному восходу отсюда, — неуверенно сказал дан, вытянув руку в сторону серой равнины. — Точно не знаю. Туда очень и очень давно никто не ходил.
— Очень давно… — повторил Ремигий. — Северин, смотри внимательно, запоминай дорогу. Впрочем, если поедем по холмам, точно не заплутаем, они выстроены цепочкой…
Оказалось, что и в этом печальном краю некогда обитали люди: Хрокмунд показал несколько менгиров, иссеченных непонятными значками и угловатыми, полустершимися рисунками, изображавшими людей, волков и туров. Отыскался остов дома — неровный прямоугольник, сложенный из камня, возле него находился рукотворный курганчик высотой в человеческий рост.
— Это строили не фризы и не юты, которые жили тут до нашего прихода, — пояснил Хрокмунд. — Руны непонятные, головы у людей на рисунках другие — череп вытянутый… Может быть, этим камням сотня сотен зим. Кельты?
— Нет, — покачал головой епископ. — Это кто угодно, но не кельты.
— Унферт рассказывал, будто на болотах всякая пакость обитает, — несмело сказал Северин, которому внезапно стало холодно. Плащ не грел, а солнечные лучи будто перестали давать тепло. Усилившийся ветер посвистывал между зубьев-менгиров чересчур пугающе. — Получается, в Даннмёрке живут… Живут злые твари помимо Гренделя?
— А где их нет? — отмахнулся Хрокмунд. — У вас, в землях франков, иначе? Водяников в омутах не раз видывали, тени странные в тумане ходят. Давно, еще в детстве, я на берегу приметил Ледяную Деву — едва ноги унес… Тьфу, ромей, накличешь! Нельзя о других говорить здесь.
Давно, еще в детстве, я на берегу приметил Ледяную Деву — едва ноги унес… Тьфу, ромей, накличешь! Нельзя о других говорить здесь.
— Нам — можно, — будто невзначай заметил епископ. — Мы люди иной веры, и наш Бог защитит от любой напасти. Он закрывает уши галиуруннов от наших речей, потому и «накликать» у меня или Скильда никак не получится. Поверь слову годи — я знаю, о чем говорю.
— Жрецу я поверю, — нахмурился Хрокмунд. — Хороший бог. Расскажешь о нем потом? И все равно, не надо говорить лишнего, всякое случается…
Ремигий хитро покосился на племянника: вот, мол, как надо миссионерское слово варварам нести. Доступно и просто, без навязчивости, подкрепляя речи своим авторитетом.