С наступлением темноты пошел снег, начало мести, но Эрзарих, сын Рекилы, отступаться не привык. Едва небо на востоке начало сереть, лангобард уже пришел на конюшню и с безмерным удивлением обнаружил там епископа.
— Рикс позволил мне съездить развеяться и отдохнуть, — фыркнул Ремигий, мельком взглянув на вытянувшееся лицо Эрзариха. — Не откажешься от попутчика?
— Но как же… — протянул лангобард. — Почему Хловис…
— А что Хловис? — пожал плечами епископ.
— Не откажешься от попутчика?
— Но как же… — протянул лангобард. — Почему Хловис…
— А что Хловис? — пожал плечами епископ. — Он взрослый мужчина, великий военный вождь, не пропадет. Мы ведь ненадолго, верно? Самое больше две седмицы?
— Ты приближенный рикса, — упрямо сказал Эрзарих и спросил напрямик: — Зачем? Только ради Северина?
Ремигий помолчал, устраивая на спине лошади седельные сумы, вздохнул и не оборачиваясь проронил:
— Не только. Помнишь, я рассказывал тебе о грехе гордыни?
— Нет, — отрекся Эрзарих, предпочитавший не вникать в сложные материи и не забивать голову сложными христианскими догмами. Саги — сколько угодно, но тот кромешный ужас, который именуется греческим словом philosophia? Пустословство одно!
— Я возгордился, Эрзарих. Я почти уверил себя в том, что победа Хловиса — моя заслуга. В том, что это я заставил рикса дать клятву. Наконец, в том, что я, обычный смертный человек, слабый и несовершенный, могу запросто противостоять тому… — Епископ указал рукой в сторону Арденнских гор. — Тому, что прячется там, за рекой… Тому, что проснулось в Арденнах.
— Почему же слабый? — не понял лангобард. — Ты бился наравне с риксом и проявил великую доблесть!
— Тьфу! — раздраженно сплюнул епископ, на миг впавший в соблазн гневливости. — Дурья башка! Уразумей же! Я позволил себе уравнять силы человека и Господа Бога, Создателя и Вседержителя! Помню наш последний разговор с Северином — я постоянно твердил: это мы посеяли зерна Истины, это нас будут вспоминать потомки сикамбров, это мы избавим народ франков от падших духов и изгоним их обратно в геенну! В то время как единственная и истинная заслуга принадлежит лишь Ему! Вот Господь и ниспослал испытание…
— Хочешь сказать, что черные волки пришли сюда по воле твоего Бога? — нахмурился Эрзарих. — Это нехорошо.
— С тобой совершенно невозможно разговаривать, — искренне расстроился епископ. — Хорошо, попробую объяснить понятно. Мне думается, что я обидел Бога Единого.
— Почему?
— Не перебивай! Что будет, если ты обидишь, к примеру, Доннара?
— Он призовет меня на суд оружия, — уверенно ответил Эрзарих. — И на поединке выяснится, кто прав.
— Вот этом и заключена разница между твоей верой и моей. Оскорбив Творца гордыней, я должен сразиться не с ним, а с самим собой, победить свой грех, растоптать его! Доказать, что я достоин Его покровительства и благоволения. Поэтому я оставлю Хловиса на время — пускай рикс сам разберется в своих думах, сам осознает, какой путь ему предстоит… Господь позволит — я вернусь в Суасон из Арденн. Нет — значит я недостойный пастырь.
— Ничего не понимаю, — помотал головой Эрзарих. — Как можно вызвать на битву самого себя?
— Седлай коня, — вздохнул Ремигий, которого непроходимая дремучесть лангобарда иногда ставила в тупик. — Перейдем реку по броду за Ворчащим омутом и отправимся к северу.
— После такого снегопада отыскать следы будет трудно, да и времени много прошло… — хмуро отозвался Эрзарих. — Ничего, счастье от нас не отвернется. Удачливый воин и годи, способный творить чудеса, дорогого стоят.
Удачливый воин и годи, способный творить чудеса, дорогого стоят.
— Чудеса… — проворчал епископ. — Много ты знаешь о чудесах, варвар!
Глава третья
В которой Северин встречает Беовульфа-гаута, получает новое имя и слушает сагу о чудесном острове. Потом же отправляется в страну данов вместе с Нибелунгами
Февраль — март 496 года по Р. X.
Бельгика — Германское море
Очнулся Северин оттого, что по его лицу возили чем-то наподобие мягкой горячей губки. Причем обжигающе-горячей.
Он довольно быстро понял, что лежит на спине, попытался шевельнуться и поднять руку, но тело пронзила резкая боль, настолько нестерпимая, что в другое время и в другой обстановке Северин бы отчаянно взвыл. Сейчас получилось издать лишь низкий хриплый стон.
Губка еще раз прошлась по лбу и щекам, после чего неизвестный экзекутор начал тереть правое ухо.
Картулярий попытался разлепить веки. Даже это простейшее и почти незаметное движение далось ценой немалых усилий. Различим серебристо-синий неровный свет. Утро? Утро какого дня? Что вообще случилось? Почему так больно?
«В любом случае, если я чувствую боль, значит жив, — уверенно подумал Северин. — Но… Ох, что ж это такое было?!»
Память вернулась мгновенно, одним озарением, яркой вспышкой. Стэнэ, звездная ночь, хрустящий снег под ногами, мертвенный взгляд глаз-фонарей злого духа, принявшего обличье громадной черной зверюги… И падение. Река, стремнина…
Над ухом оглушительно фыркнули, у лица Северина появилось что-то огромное и шарообразное, щек коснулось горячее дыхание.
Человек настолько испугался, что превозмог терзавшую его мышцы и кожу ужасающую резь и вяло шарахнулся в сторону. Если это черный волк…