Беовульф поморщился — мальчишки, толку от них никакого. И у каждого отсвет обреченности в глазах. Ничего, пусть привыкают — теперь пришлый Нибелунг здесь конунг!
— Пойду с вами. — На лавку перед Беовульфом уселся худощавый старец, назвавшийся кровным родичем Скильда Скевинга. — Я годи, а жрецам нельзя заводить жен что по вашей вере, что по моей. Стало быть, мне самое место в мужской избе, так обычаями предписано. Эремод и Гуннлаф тоже там ночуют.
— Иди, — пожал плечами Беовульф, вновь отметив, что у христианского годи на поясе висит булава. Значит, с оружием обучен обращаться. — Мне-то какое дело?
Епископ помолчал, видя, что предводитель «Людей Тумана» испытывает к нему чувство, близкое к неприязни. Явно показывать остерегается, не хочет обидеть незнакомого человека и тем более жреца. Причина такой неприязни одна: Скильд Скевинг, также именуемый Северином Магнусом Валентом.
Беовульф опасается, что годи заберет мальчишку, дарованного богами.
— Пускай парень сам решит, — повременив, сказал епископ. Вытащил из пояса золотую вещицу, положил на неровную столешницу. — Это не мои слова. Это слова твоего давнего знакомца… Узнаешь?
На досках лежало кольцо в виде крылатого змея с синим камушком на оконечье хвоста.
Знак Хранителя. Фафнира. Знак несомненный.
— Ты был там, в роще… — изумленно ахнул Беовульф. — Удивительное дело, нашел тропу к Ирминсулу и Фафнир пропустил тебя! Ну, годи, теперь ты с нами связан накрепко, цепью прикован. Не будь это нужно, Фафнир не прислал бы тебя в Даннмёрк! А Скильд… Скильд стал звеном, которое нас связало! Который раз повторяю — избранник богов!
— Потом поговорим. Ночь впереди длинная, за ней придет новый день и еще одна ночь… Отрежу-ка я часть окорока и прихвачу кувшин с пивом, лишними не будут. А ты попроси данов или своих, чтобы проводили Эрзариха в мужской дом.
А ты попроси данов или своих, чтобы проводили Эрзариха в мужской дом. Сам видишь, добраться самому Эрзариху тяжко, а ночевать под открытым небом в Хеороте… кхм… я бы никому не посоветовал.
* * *
— Наше появление в Даннмёрке, и не где-нибудь, а именно в Золотом бурге Хродгара, может объясняться случайностью, невероятным стечением обстоятельств, — тихо говорил Северину епископ. Устроились они в самой дальней части дома, рядом с кожаным пологом, закрывавшим вход в оружейную, при лучине. Обнаглевший Фенрир сидел возле Ремигия, положив ему на колени губастую морду. Выклянчивал косточку. — Невозможная цепочка случайностей: именно ты оказался на пути ubilsaiwalas, при этом остался жив, именно тебя нашли Люди Тумана и взяли к себе благодаря подаренному мною кинжалу; я в свою очередь пустился на розыски без четкой цели и руководимый лишь порывом, наитием и желанием сбросить с себя оковы греха гордыни… И попал в сказку. В чем-то волшебную, в чем-то жутковатую. Сказку, в которой каждый встреченный по дороге человек и нечеловек так или иначе направлял мои стопы сюда, в Хеорот…
— Преподобный, вы сами неоднократно говорили: случайностей не бывает, все в тварном мире взаимосвязано.
— Я и сейчас этого не отрицаю. Выходит, мы должны были здесь оказаться. Испытание? Но какое? Твердость веры? Искушения? Прельстимся ли мы древними чудесами? Убоимся ли? Нет, ничего подобного… Я никак не могу нащупать связующую нить, объединяющий стержень, отыскать общий смысл. Вот проклятие логика и ритора, воспитанного в римских традициях, — везде нужно отыскать тайный символ, знак! А если его вообще нет?
— Дядя, по-моему, это чересчур! Скрытый смысл есть в каждом событии, его нужно лишь отыскать через верное истолкование знаков! Посмотри на Беовульфа: он не терзается сомнениями, для него все яснее ясного: в Даннмёрке поселилось зло, которое он обязан истребить, следуя древней клятве…
— Поселилось зло?.. — переспросил Ремигий. — Фафнир сказал: «Из моря выходит не зло, из моря выходит обида; зло лишь питает ее». Драконы любят загадывать загадки и играть словами — по крайней мере, так уверяют саги германцев… На что указывал Хранитель, вот вопрос? Северин, ты еще не уснул?
— Нет. Честно говоря, я боюсь спать.
— Чего бояться рядом с такими людьми? — Еепископ кивнул в сторону Беовульфа, шумно игравшего в кости с готами и Гундамиром возле очага. — Они не прикидываются, объявший Хеорот страх не коснулся твоих друзей, а если в душе нет ужаса, можно победить… Но кого именно победить?
— Гренделя, — отозвался Северин, с трудом произнеся имя, которое в Хеороте не смел упоминать ни один из подданных конунга Хродгара. — Проклятие Золотого бурга.
— Значит, Грендель? — Ремигий выстучал пальцами по столешнице долгую дробь. — Полагаю, ты знаешь об этом существе несколько больше, чем я, знакомство с Беовульфом обязывает.
— Нечего рассказывать. Даны молчат, только племянник конунга Хродульф кое-что открыл…
— Что же? Рассказывай. — Епископ усмехнулся. — Если я жрец, годи, значит обязан знать какие горести постигли мою паству, и попытаться помочь.
— Паству? — раскрыл рот Северин. — Какую? На пять дневных переходов вокруг нет ни одного кафолика!
— Ага, а ты значит, в ариане подался? Или вообще отрекся? Не красней, одна-единственная христианская душа для епископа — это целый Божий мир.
Если однажды сам примешь священство, поймешь. Итак, я слушаю. Постарайся вспомнить, чему тебя учили в Салерно — разумное повествование складывается из мельчайших, кажущихся самыми незначительными подробностей, собственных наблюдений и выводов о предмете рассмотрения или явлений, каковые данный предмет окружают…
Ничего себе задача! Как можно достоверно описать нечто, зная о нем лишь из чужих уст? Особенно если указанное нечто с огромной долей вероятности смертными непознаваемо и принадлежит более к миру демоническому, бесплотному, нежели вещественному? Такое и знаменитому Августину из Гиппона, мастеру объяснять необъяснимое, не под силу!