Вот теперь эту куртку не узнает даже хозяин!
А вот что делать с её прической? Впрочем… где там мои, ну, уже почти мои, ножницы?!
— Сядь ко мне спиной, я что-нибудь сделаю с твоими волосами! — Миролюбиво предлагаю Ортензии, и она доверчиво поворачивается ко мне спиной.
Несколько мгновений перебираю пальцами мягкие пряди, усыпляя ее бдительность, затем достаю из кармана ножницы и несколькими быстрыми движеньями отхватываю стратегически важные локоны.
При первых же лязгающих звуках она насторожилась, но увидев на своих коленях желтенькие прядки, выпрямилась и застыла как статуя. И не шевельнулась, пока я не посчитал, что теперь в ней никто не узнает женщину. Именно такие, торчащие во все стороны вихры носят все деревенские мальчишки.
Обеспокоенный ее молчанием, я зашел с другой стороны, полюбоваться полученным эффектом, и замер, обнаружив крупные капли, стекающие по бледному личику.
— Иначе ты не походила на мальчишку слугу… — Сообщил ей тихо, злясь на самого себя за сентиментальность.
В конце концов, во всех своих злоключениях виновата она сама, разве не так?!
Глава 3
Деревенская улица весенним погожим утром это самое пустынное место в мире. Все трудоспособное и не очень население в это благословенное время занято на задних дворах. Скребут, чистят, копают, чинят и точат, в общем, готовятся к весеннему огородно-полевому авралу.
Потому-то мы и добрались до лавки практически незамеченными.
Я продал сонному лавочнику с хитрыми глазками алый халат миледи и бархатные, испачканные грязью туфли, продал куртку разбойника и его сапоги, сняв их с ног Ортензии. Но как я ни торговался, после приобретения лакейского комплекта в виде длинного камзола, шляпы и сапожек, на покупку лошадей денег не хватало.
Пришлось доставать из кармана статуэтку.
— Это очень памятная мне вещь, — Едва не пуская слезу, горестно вздыхал я, нежно оглаживая пальцами пузатенького позолоченного котенка. — Я получил её в подарок… — Тут я понизил голос до едва слышного шепота и, наклонившись к самому уху торговца, сообщил, — От ДАМЫ!
Он хитро хмыкнул и понимающе подмигнул.
— Я не могу ее продать… — Страдал я, — только оставить под залог! Но! Если случится так… что я не смогу сюда вернуться… отправь её миледи Монтаеззи… только это между нами! И она даст тебе на двадцать квадратиков больше!
— А сколько же вы хотите… за это?
— Эта вещь… она бесценна! И я просто негодяй… что оставляю ее в залог всего за пятьдесят квадратиков!
— Двадцать. — Сказал он.
— Нет. Пусть тогда повезет кому-нибудь другому. — Я потянул к себе котика.
— Сорок.
— Я потянул к себе котика.
— Сорок. — Навар в виде двадцати посверкивающих квадратиков искрился в его глазах.
— Что я делаю! — хватаясь одной рукой за сердце, а другой за статуэтку, я скорбно закрыл глаза. — Нет! Нет…
— Договорились. — Выдирая котенка из моих судорожно стиснутых пальцев, бормотал лавочник.
— Ах, если бы я так не спешил! Я бы сам поймал этих двух бандитов, отобравших наших лошадей! О! мои прекрасные гостольские скакуны! И ведь мы почти добрались до вашей деревни! Они возникли на дороге, как из-под земли! — Приговаривал я, опуская в карман мешочки с золотом. — А здесь мы, наверное, ничего приличного купить не сможем?
— Ну почему! У меня есть неплохие лошади! — Воодушевился лавочник, алчно рассчитавший, что еще до наступления ночи станет хозяином гостольских скакунов.
Лошади оказались запряжной парой, и я по дешевке выторговал у лавочника очень приличную крытую повозку.
Всего через полчаса, захватив мешок с провизией, купленной в этой же лавке, мы весело катили в сторону ближайшего городка.
Как это всегда бывает, когда нарушаются правила переноса, нас выкинуло в очень неудобном месте. Почти на середине прямой линии, между замком миледи и домиком Клариссы. Но все дело в том, что напрямик эти два места не связывала ни одна дорога. Более того, между ними лежали непроходимые леса и гиблые болота. И я от души благодарил всеслышащего, за то, что нас не выкинуло ни в одно из них!
Теперь нам нужно было проехать не один десяток лиг до ближайшего городка, потом спуститься по реке к южному тракту, а там уже решать, в какую сторону отправляться. Впрочем, для себя я все уже решил, я хочу немного отдохнуть, поэтому еду к Клариссе.
— А ты здорово умеешь торговать. — Ехидно буркнула Ортензия, когда я остановил лошадей у небольшой речушки, чтобы напоить. — Особенно чужими вещами.
Но я великодушно не стал отвечать на её колкость, ведь это были первые слова, с тех самых пор, как она увидала на своих коленях отстриженные локоны.
Нам и самим пора была подкрепиться, тот пирожок, что я проглотил, пока хромой конюх запрягал наших лошадей, показался мне… очень неубедительным. Поэтому я поставил перед косматеньким, конопатым пареньком, в которого превратилась миледи, корзинку с пирожками, кувшин с молоком и две кружки.
— А больше… ничего нет? — Принюхавшись к припахивающему коровой молоку, подняла страдальческий взгляд Ортензия.
— Ну… судя по тому, чем угощают в замке Монтаеззи, это просто королевский пир! — Хмыкнул я, откусывая сразу полпирожка.
— Да сколько еще лет ты будешь это поминать! — С досадой вскричала она, отбрасывая в сторону пирожок.