Дима недоверчиво пожал плечами.
— Садись, садись, — поддакнул второй.
Все еще настороженный, Дима устроился между корней, положив связанные руки себе на колени. Два поверженных им противника слабо шевелились на земле и хриплыми голосами проклинали богов.
— Завтра будем в Гераклее, — задумчиво сказал один из бывших пиратов. — И распродадут нас, братцы, задешево, как каких-нибудь сардов.
— Он действительно собирается всех нас продать? — спросил Дима.
— Конечно, — последовал ответ. — А что ты думал? Было время, мы и сами приторговывали людьми.
— У меня на родине такого нет, — гордо сказал Дима.
— Ты никак скиф?
— Нет, — ответил Дима.
— Значит, не скиф, — сказал пират и скучно почесался. — И не псесс, часом?
— Не псесс я, — уныло сказал Дима.
— И не хавк? — на всякий случай уточнил настырный пират.
— Да русский я, русский, — не выдержал Дима. — Отвяжитесь.
И они действительно отвязались, но сквозь сон Дима слышал их голоса, бубнившие то тише, то громче:
— Я же говорил, что он боруск. Боруски все такие…
— Да, странный он какой-то, — прошептал второй голос, и все провалилось в черноту сна.
Торговец поднял их рано, торопясь пройти дорогу до Гераклеи прежде, чем наступит нестерпимая жара, и вскоре уже небольшая процессия брела в сторону города.
— Я есть хочу, — сказал Дима одному из своих товарищей. — У нас в интернате в это время завтрак.
— Интернат — это где?
— На севере… — Дима вздохнул. — Тебя как зовут?
— Окрикул, — гордо сказал пират.
— Красивое имя, — вежливо отозвался Дима. — Ты не знаешь, Окрикул, почему он нас не кормит?
Бывший пират усмехнулся.
— А с какой стати? Он нас и голодными продаст, будь уверен.
Дима поежился, но промолчал. Торговец, проезжая на лошади, мимоходом стегнул обоих по плечам.
— Да удушит тебя Мефитида [8] в своих смрадных объятиях, — тихонько проворчал Окрикул ему в спину.
Дима споткнулся о камень, подняв облако пыли. Глупость какая-то. Почему его занесло в Древний Рим? Какие кнопки он там перепутал? Троечник несчастный, недостойный сострадания сюковец. Теперь надо каким-то образом не уронить своего достоинства, чтобы потом не было мучительно стыдно.
Потом? А вдруг не будет никакого «потом»? Дима похолодел. Что, если он навсегда завязнет в этом Древнем Риме? О знамя СЮКа, о Великий Космос, что же он будет делать в этой стране? Хорошо еще, что его заставляли изучать латынь. Надо хотя бы узнать, в какой век его занесло.
Дима лихорадочно стал думать. Он только сейчас сообразил, что приключение затягивается. Итак, век. Нужны какие-то привязки. Что же там было, в этом Древнем Риме? Дима поднатужился и припомнил: в Риме был Карфаген. Карфаген должен быть разрушен. [9]
— Ну, как там Карфаген? — спросил он нарочито легким тоном, словно вел светскую беседу.
Окрикул посмотрел на него как-то странно.
— Разрушен Карфаген, — задумчиво ответил он.
— И давно?
Окрикул помолчал, не зная, как реагировать на подобные вопросы, но Дима со всей задушевностью, на какую был способен, произнес:
— Если бы ты знал, Окрикул, как это важно для меня.
Бывший пират с сомнением почесал ухо скованными руками.
— Да лет уж десять прошло, — сказал он наконец.
Дима прикрыл глаза. Он напрягал свою зрительную память, пытаясь выудить из нее карточку с исторической датой. Учитель истории заставлял их писать крупными цифрами на карточках наиболее важные даты, полагая, что таким образом будет легче запоминать их на всю жизнь. Даты действительно въедались в мозги, как ржавчина, но сейчас почему-то выскакивали совершенно не те карточки. «Франки завоевали Галлию», «Карл Великий провозгласил себя императором». Стоп. «Третья пуническая война». Дима изо всех сил зажмурился, и из красноватого мрака поплыли синие корявые цифры: «146». Теперь осталось выяснить, до нашей эры дело было или уже после. Но как? «Э-э… Скажи, Окрикул, как там эра? Уже наша?»
Внезапно Диму осенило. Вместо «до нашей эры» говорят еще «до Рождества Христова». Стало быть, если эра наша, то весь этот скандал с Понтием Пилатом уже был.
— Скажи, Окрикул, — вкрадчиво спросил Дима, — не слышал ли ты о таком — Иисусе Христе?
— Полководец, что ли? — с сомнением сказал Окрикул.
— Философ, — поправил Дима. — Он бунтовал против Рима… Ну, и поплатился.
— Бунтовать нехорошо, — осудил Христа Окрикул. — Нет, про такого не слышал. А странно. Я ведь из Гадеса [10] , а Гадес, да будет тебе известно, это порт, и все сплетни нам доставляются прямо на дом, свеженькими…
«Значит, и эра не наша», — тоскливо подумал Дима. Он быстро посчитал в уме. 146 год до нашей эры. Минус лет эдак десять… 136-й год. Или 137-й. Словом, тридцатые годы. Что же там у них происходило-то, в их тридцатые годы? А что, если бежать?..
Они шли по пыльной дороге, по обочинам среди пыльной зелени стояли мраморные надгробия и жертвенники. От жары звенело в ушах. Солнце поднялось высоко и припекало весьма чувствительно.
— Почему он не дает нам воды? — хрипло спросил Дима.
— Если пить на жаре, быстрее устанешь, — отозвался Окрикул.
— У меня в глазах черно, — сообщил Баранов. — Я сейчас упаду.
— Дурак, — равнодушно сказал бывший пират. — Лучше этого не делай.
Дима заскрежетал зубами.
И в этот момент торговец крикнул: