— Привыкли за семь-то лет, — застенчиво ответила Майя.
Все трое свернули в проходной двор, который, естественно, был заколочен. Несколько раздосадованные этим препятствием, звездолетчики попытали счастья во втором дворе, в третьем и, наконец, рассвирепевший Иван попросту оторвал доски.
Звездолетчики прошли через низкую, вросшую в асфальт подворотню и опять оказались во дворе. Это был типичный «колодец». Возле одной стены на садовых лавках сидели унылые существа женского пола. В песочнице возились дети. Обитатели «колодца» прекратили разговоры и дружно уставились на пришельцев из космоса.
Обитатели «колодца» прекратили разговоры и дружно уставились на пришельцев из космоса. Сюковки увидели детские рожицы, преисполненные искреннего любопытства, и взвизгнули от восторга.
— Ой, какая прелесть! — сказала Майя. — Какие маленькие… И как смотрят. Как будто все понимают.
— Иван, сфотографируй нас, — попросила Инка, срывая с шеи фотоаппарат. — Пожалуйста.
Она бросила фотоаппарат Ивану, торопливо подхватила на руки двух детей и улыбнулась в объектив. Тотчас одна из женщин безмолвно повисла на Терочкине, вцепившись пальцами в его горло. Иван принялся отталкивать ее локтем, но все было бесполезно: хватка у дамы оказалась бульдожья. Более дурацкую ситуацию трудно было себе представить. И в тот момент, когда звездолетчик решился врезать этой фурии, руки ее ослабли. Иван вздохнул свободнее, но повернуться и заговорить не успел: ему самому врезали. И довольно чувствительно.
Рухнув на асфальт, Иван успел услышать голос мужчины, обращенный к Инке:
— Отпусти детей, ты.
Инка пожала плечами. Детишки улизнули к матери и из-за ее подола вытаращились на незнакомцев.
Тот же голос произнес:
— Убирайтесь отсюда.
— Да ты хоть знаешь, кто мы такие? — возмутилась Майя.
Ответ прозвучал незамедлительно:
— Дерьмо собачье.
Иван с трудом поднялся на ноги и полез в карман за лазерным пистолетом, с которым никогда не расставался. Значит, правда, что в родном городе возросла преступность. Что ж, он, Иван, никогда не стоял в стороне от борьбы. Одним бандитом будет меньше. Подумать только, напасть на космонавта-гуманиста, на героя… напасть со спины, подло…
Оборванец-бандит действительно был малосимпатичен: потерявшие цвет штаны с большими накладными карманами подвязаны облезлым ремешком, который свисал, как хвостик, из-под рваного серого свитера; светлые волосы оборванца коротко острижены.
Увидев направленный на него пистолет, бандюга засунул руки в карманы по самые локти и нагло ухмыльнулся.
Неужели ради таких вот потерявших человеческий облик существ мы терпели трудности и невзгоды дальнего перелета? Рисковали собой? Открывали новую цивилизацию?
И тут Иван услышал нечто неожиданное.
— Стреляй, стреляй, Жанно. Не стесняйся. В конце концов, в этом есть своя логика.
Перед Терочкиным был Дима Баранов.
На лестнице остро пахло кислым.
— В блевотину не наступи, — предупредил Баранов. Иван содрогнулся всем телом.
Дима открыл дверь, отпихнул подбежавшую приласкаться лохматую придурковатую собаку и пошел по длинному узкому коридору. Обои висели клочьями и кое-где были прибиты гвоздями. Прижимаясь к стене, мимо скользнула женщина с кастрюлей в руках и куда-то канула. Наконец они вошли в барановскую комнату, и Терочкин вздохнул с облегчением.
Комната была перегорожена шкафом. Дима зажег лампу с жестяным абажуром. На столе, покрытом облезлой клеенкой, стояли керосиновая лампа и маленькая электроплитка.
— Садись, — пригласил Дима, смахивая мимоходом крошки.
Иван присел на крашеную табуретку. Баранов содрал с себя свитер и обнаружил невероятно грязную пижонскую рубаху в цветочек. Он залез под стол, выволок оттуда картонный ящик с картошкой и с ходу принялся ее чистить.
Терочкин молчал. Ему было и стыдно, и противно, в душе он проклинал себя за то, что приперся в эти трущобы.
Ему было и стыдно, и противно, в душе он проклинал себя за то, что приперся в эти трущобы. Но удрать вот так сразу было неловко.
— Помочь тебе? — выдавил он наконец.
Баранов усмехнулся.
— Ты — гость, Иван. Отдыхай.
— Я чуть не застрелил тебя, — проговорил Иван, который тяготился молчанием.
— Отличное начало для беседы, — заметил Дима. — Валяй дальше, Ванька!
За годы полета Иван отвык от фамильярности и сейчас только кисло улыбнулся.
— Ну… расскажи, как живешь, Вадим.
Вадим плеснул в таз с чищеной картошкой воды.
— Так вот и живу, — сказал он. — А что именно тебя интересует?
— Где работаешь, например.
— В Эрмитаже.
Иван фальшиво оживился.
— Занялся историей? Вот молодец!
— Я там полы мою, — пояснил Дима. — Тетю Хоню помнишь?
Иван опять замолчал. Баранов включил плитку и поставил вариться картошку.
— Сейчас сварится и будем жрать. А пока и чай закипит. Ты картошку-то употребляешь, звездопроходец, или все больше по тюбикам ударяешь?
— Зачем ты спрашиваешь, Дима? Что я, по-твоему, совсем уже?..
— Не знаю, — просто отозвался Дима. И добавил: — Картошка отличная. Я ворую ее в совхозе «Детскосельский». — Он кивнул на засаленный ватник, висевший в углу на гвозде. — Специально в ватнике хожу на дело. Будут бить — не так больно. На всю зиму хватает.