Гемеллин протянул ему фляжку, в которой что-то булькало. Дима глотнул побольше и облизал губы. Вино было сквернейшее, настоящая бормотуха, но в животе сразу потеплело. Дима шмыгнул носом.
— Что случилось-то?
Оказалось, что добродетельный ланиста сдал их обоих в аренду одному весьма состоятельному гражданину, имевшему виллу на гераклейской дороге. Времена смутные, вооруженная охрана не помешает, а кто справится с такой задачей лучше, чем хорошо обученные гладиаторы?
Вадим покачал головой.
— Во дает Воконий! Я же неблагонадежный… Как он решился?
— Очень ты нужен Воконию, — заметил Гемеллин.
— Он как раз хочет от тебя избавиться, да еще получить за это деньги. Между прочим, — добавил он, — у меня есть приказ убить тебя, если я замечу что-нибудь подозрительное.
— Это он для очистки своей поганой совести дал такое распоряжение? — спросил Дима и закашлялся.
Гемеллин вдруг прищурился.
— Ты удачлив, варвар, — сказал он. — Я рад, что буду там с тобой.
— А что, там опасно?
— Не опаснее, чем здесь, — философски ответил Гемеллин.
— А как зовут этого господина с виллой?
— Варизидий.
— Святые угодники! — воскликнул Баранов. — Так его же зарезали.
— Ты, варвар, вероятно, полагаешь, что на свете существовал один-единственный Варизидий? — ядовито поинтересовался старый гладиатор. — Спешу тебя разочаровать.
Баранов заглянул в кухню, где с утра пораньше уже гремел посудой невыспавшийся Мосхид.
— Ну, — сказал грек, — чего тебе?
— Хлебушка, — умильно ответил Баранов, делая жалобное лицо.
Покачав головой, Мосхид швырнул ему вчерашнюю лепешку. Недоверчиво разглядывая Баранова, деловито жующего черствый хлеб, Мосхид внезапно спросил:
— Скажи, это правда, что нашего Севера поразила молния Юпитера?
— Враки, — жуя, ответил Дима.
Артур стал рассуждать и в конце концов пришел к правильному выводу: стрелял в Гераклее не Тищенко — такие револьверы давным-давно сняты с производства. Стрелял, видимо, Баранов. Конечно, Димочка мог бы рассказать об этом заранее и избавить экспедицию от лишних блужданий по прошлому, но, видимо, того чересчур увлекла встреча с дамой. Думать об Эдоне Артуру было неприятно, и он поскорее вернулся мыслями к Герке.
Итак, Баранов прав: следует начинать поиски с места старта корабля. Артур нехотя поднялся с песка и зашагал по берегу.
Север проснулся возле потухшего костерка, глотнул воды из фляжки и с интересом уставился на страдальчески спящего Гермогена Тищенко. Доверчивость, с которой раненый враг сам выбрался к его костру, насмешила Севера, и он решил пока что оставить полоумного финикийца при себе.
После того, как Вадим исчез, Север некоторое время странствовал в одиночку. Затем он свел знакомство с местными пастухами, по нескольку дней жил у них, и как-то так вышло, что постепенно набралось человек двадцать, и все они хотели гулять по Сицилии, и чтоб сытыми, пьяными и богатыми. Севера они не любили — прежде всего за то, что он был римлянин, но очень уважали, поскольку он единственный из всех имел представление о военном ремесле.
Если бы не Север, вчера погибли бы все. Когда передвижная крепость — надо полагать, доставленная из Финикии, — начала изрыгать пламя, Север остановил паническое бегство своих людей, и большинство успело укрыться под обрывом. Сейчас они выбирались оттуда, оглушенные, ошеломленные случившимся. Трясли головами, зло поглядывали на Тищенко.
Север толкнул спящего фляжкой. Герка в ужасе раскрыл глаза — ему снилось, что он проспал подъем, — затем увидел незнакомого человека и за его плечом еще десяток страшных волосатых физиономий. Но тот, с фляжкой, был чисто выбрит и походил на одного из особистов, что разговаривали с интернатскими о Баранове. Последнее обстоятельство почему-то успокоило Герку. Он взял флягу и сделал осторожный глоток.
Последнее обстоятельство почему-то успокоило Герку. Он взял флягу и сделал осторожный глоток. Волосатые при этом почему-то захохотали. Север фыркнул и сказал:
— Пойдешь с нами. Ясно тебе?
Герка так понял, что ему надо сейчас вставать и идти за всеми этими людьми, куда прикажут. Он кивнул и с трудом поднялся на ноги, что вызвало у окружающих новый взрыв хохота.
Шли пешком — все, кроме Севера: тому подвели апулийскую лошадку. Она вертела хвостом и выглядела веселой и кокетливой. Север сидел на лошади так ладно, словно обучался этому в манеже для каких-нибудь английских лордов, и безразличны были ему и пыль, летящая в лицо, и солнце, беспощадно жарившее прямо над головой.
Справа до самого горизонта тянулись поля. Один только вид сухих, выбеленных зноем комьев земли вызывал жажду. Слева на холмах росли хилые пыльные кустики. Над головой с реактивным гулом носились насекомые, но на них никто, кроме Герки, не обращал внимания.
У Гермогена заплетались ноги, и он все думал и думал о том, чтобы не упасть, как вдруг впереди на дороге показался человек. И выглядел этот человек очень странным. Непонятно, в чем его странность заключалась: в очертаниях фигуры, в походке, в манере вскидывать голову и щуриться? Он был одет в обычный римский дорожный плащ, но это почему-то еще больше подчеркивало его нездешнее происхождение.