И вот — успех! Сенсация, которую буржуазные историки, движимые классовым чутьем, всячески замалчивают: на стене гладиаторской казармы Кротов обнаружил бессмертный призыв: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Предположение о том, что эта надпись представляет собой позднейшую подделку, полностью несостоятельно — анализы подтвердили ее античное происхождение.
Кротов выдвинул гипотезу о том, что ее нанесла рука гладиатора-иудея, предка Карла Маркса.
Марксистско-сталинская концепция исторического процесса продолжает свое победоносное движение вперед».
— Ну как?
— Здорово! — искренне восхитился Дима.
— Признавайтесь, Вадим, это ваша работа?
— Моя, — с удовольствием ответил Баранов. — Ой, какой я был идиот! Написал, перечитывал каждое утро и тащился.
— Этот «Кротя» на вашем хулиганстве диссертацию защитил, — заметил Вишняков.
Дима протер стол и налил себе еще чаю.
— Сладкого хочется, — сказал он.
— Возьмите сахар.
— В растворенном виде не то.
— А вы вприкуску, — разрешил Вишняков.
Они покупали сахар не в пачке, а колотый, поскольку колотый слаще. Дима выбрал кусок побольше и начал со свистом тянуть сквозь него чай.
— А что стало потом с этим Кротовым? — спросил он.
— Почему с ним должно было что-то «стать»? Премию, небось, получил, передал ее в фонд ДОСААФа…
— Ну, 1937 год и все такое, — пояснил Дима.
— А, это… Да черт его знает, этого Кротова. Тут не сказано.
— Жалко. Вчера дядя Коля из морга мне интересные вещи рассказывал как раз про это. Ну, как его звали, тирана-то? Про Сталина, — сказал Дима.
Вишняков поднял глаза на шкаф.
— Ваш дядя Коля из морга — пьяница, Вадим, — строго сказал он.
— Зато с ним интересно.
— Это он наблевал у нас под лестницей?
Дима кивнул. Шкаф давно уже не был для них помехой в беседе.
— Когда-нибудь я вынесу вам выговор с занесением в личное дело, — пообещал Вишняков. — Если вы будете пить, Вадим, вы пропадете.
— Когда я был гладиатором, — сказал Дима, — я фалернское глушил, как воду.
Вишняков возмущенно заворочался на скрипучей койке.
— А этот юноша, звездолетчик, бывший ваш товарищ — он бы себе такого не позволил. Потому и добился успеха.
Дима поставил кружку на стол и возник из-за шкафа.
— Евгений Петрович, — сказал он, — они ведь бросили Герку там одного.
Вишняков спокойно смотрел в его встревоженное лицо.
— А вас, Вадим, это мучает?
— Нет, не особенно… Просто… Ну, Герка — он самый безответный. То есть беззаветный. Он так искренне во все верит. Скромный, преданный… И именно его… — Баранов покраснел.
Вишняков пошарил под койкой, выволок женскую хозяйственную сумку с оборванными ручками и, свесившись, начал перебирать лежавшие в ней бумаги.
— Вы меня слушаете?
— Слушаю, — раздалось из-под койки. — Очень внимательно.
Дима сел на свою кровать и начал стаскивать с ног расхлябанные ботинки.
— А я рад, что они меня выперли, — заявил он.
— Спортное замечание, — отозвался Вишняков.
— Да, рад. И хорошо, что я не полетел в космос, а отправился под суд. Я очень рад, что живу здесь, а не на космобазе. И что работаю у вас, а не у них. Рад и все тут.
Он растянулся на досках.
— Кстати, завтра я не приду на работу, — оповестил он начальника, уже засыпая.
— Это еще почему?
Вадим приоткрыл глаза.
— Дела, — коротко пояснил он. И почти тотчас тихонько засопел.
В родном интернате Дима не появлялся уже восемь лет — и не потому, что боялся воспоминаний. Просто незачем было. Но вот прилетели в Ленинград его однокурсники, и он отправился туда, предварительно посетив баню.
Мыло для бани он одолжил у дяди Коли. С возвратом. Находясь же в бане, мыльную воду из шайки Баранов предусмотрительно не слил, а постирал в ней свою рубашку под возмущенные вопли банщицы, которая непринужденно заходила в мужское отделение проверить, не нарушает ли кто из клиентов «Правила пользования баней». Баранов нарушал. На вопли женщины он ответил в нехорошем смысле и вышел из бани со жгутом мокрой рубахи под мышкой, полуобнаженный.
Дима прошел через двор интерната, открыл знакомую дверь и, спросив у юного сюковца, как найти Терочкина, стал подниматься на второй этаж. Интернат ничуть не изменился за все эти годы. Только дети были уже другие.
Баранов нашел Ивана в Знаменной Комнате. Бывший сюкорг разложил на столах для заседаний карты и схемы и, судя по всему, напряженно работал над отчетом.
— Привет, — сказал Баранов, просачиваясь за дверь.
— Димка, — обрадовался Иван. — Садись. Ты как здесь?
— К тебе пришел. Поговорить.
— А я вот отчет пишу, — скромно сказал Иван.
Поговорить.
— А я вот отчет пишу, — скромно сказал Иван.
— Молодец, — вежливо отозвался Дима.
— Давай пропуск, я сразу отмечу, чтобы потом не забыть.
Баранов удивился:
— Какой еще пропуск?
Иван выпрямился, посуровел.
— А как ты вошел?
— Через дверь.
Иван посмотрел на него странно.
— А что, у входа никто не стоял?
— Нет. Кто там должен был стоять?
— У нас ввели контрольно-пропускную систему, — сказал Иван, — еще лет пять назад.
— А… — отозвался Дима, которому сразу стало скучно.
— Идем-ка, — сказал Иван строго. Он запер Знаменную Комнату на ключ, и оба спустились к выходу. Там действительно маячил часовой — толстенький черноглазый мальчик лет тринадцати. Увидев легендарного сюкорга, он в восторге замер и забарабанил: