А двойник не понимал. Он был убежден в своем, и ему было хорошо в своем убеждении. Но и сила у него была — от убеждения — поболе, чем у Ласковина.
— Не пес он мне, а наставник! — сказал Андрей.
— Ты господин,- терпеливо произнес бородач.- Ты разишь. Ты — нашего корня. Но приходит чужак и говорит: пойдем возьмем поля соседа твоего — и ты идешь. Может ли дикий конь жить в чащобе? Может ли белка рыжая, огневая, в поле пропитаться? Но петляв зверь, и запах его тебе неведом. Глянь сюда!
Бородач легко вскочил на ноги, выхватил из костра пылающий сук и ткнул им в сгустившуюся под ветками тьму. Пламя озарило подвешенный мешок. Бородач толкнул его головней, разворачивая. Уши Ласковина резанул пронзительный взвой, и он увидел два отливающих изумрудным огня, а потом — заросшее мехом лицо. Или морду? Громадная обезьяна — верней, нечто среднее между обезьяной и медведем — была подвешена над землей на цепях, головой вниз, причем сама голова, в сером, похожем на грязный мох меху, оттянута назад переплетением ремней и выгнута затылком к спине. «Обезьяна» уставилась на Ласковина, и тут прямо у него на глазах нижняя часть морды, челюсти в клочковатой серо-зеленой бороде начали удлиняться, причем раздваиваясь посередине из-за двух сдерживающих, крест-накрест, ремней. Кривые клыки выглянули из-под нижней губы. Бородач ткнул пылающей головней прямо в удлинившуюся морду, и шерсть на ней вспыхнула, сворачиваясь спиральками. Выдвинувшиеся челюсти «втянулись» обратно, и оборотень глухо зарычал. Бородач усмехнулся и воткнул горящий конец головни прямо в изумрудный глаз.
Истошный вопль, шипение огня, лязг раскачивающихся цепей… Андрей отшатнулся.
— Довольно,- попросил он.
— Довольно — что? — спросил бородач, опуская головню.
— Не издевайся над животным!
— Он? Живой? — Двойник разразился хохотом. И прижал угасающий сук к мохнатому боку.
Новый истошный вопль. Вонь стала почти невыносимой.
— Смотри, владыка! Смотри сюда! — крикнул двойник и, схватив оборотня за почти человеческое, но обросшее волосом ухо, развернул к Ласковину.
От хватки двойника оборотень завопил снова, громче прежнего.- Сюда смотри! — И подвешенному: — Молчать! Соли захотел?
Визг тут же оборвался. Ласковин посмотрел туда, куда показал Бородач, и увидел на месте только что выжженного глаза прежний зеленый огонек в обрамлении опаленной шерсти.
— Плохо,- произнес двойник и отпустил оборотня, закачавшегося на цепях.- Слепой ты и глухой. Не чуешь, не разумеешь, не вникаешь. Да, братко, тяжко тебе! Сядь! —
И бросил головню обратно в костер, взметнув рой искр.
— «Не издевайся!» — передразнил он Ласковина.- Да ты зубами душить таких должен! Владыка! — на сей раз слово прозвучало с плохо скрываемым презрением.
Ласковин молчал, хмурился.
— Оставим,- вздохнув, произнес Бородач.- Может, и научишься нашенской хватке. А пока… пес тебе дан.
И береги его, владыка! Цены ему нет! А она,- он похлопал ладонью по земле,- по праву твоя. Не дай ее опаскудить!
— Поздно,- сказал Ласковин.- Уже опаскудили!
— Так рви их! — закричал двойник.- Топчи их, владыка, и воспрянем! Семя в нас доброе!
«Почему — в нас?» — подумал Ласковин.
— Зло порождает зло,- сказал он.
— Большее зло, когда истинных владык, тебе подобных, люди узнавать не желают. Когда приходят к ним лживые. Богов не почитающие. Богов твоей земли, владыка. Приходят и берут твою землю, и землю соседа берут. Для себя. А то и тебя заставят воевать, сами-то не умеют. Ну-ка, испей! — Он протянул Андрею обернутую в мех баклажку…
Но едва Ласковин коснулся посудины, поляна и все, что было на ней, вдруг затрепетало, как бумага на ветру, лицо бородача уползло назад, исказилось и пропало… Андрей снова смотрел в темную глубь зеркала на собственную безбородую физиономию за пламенем свечки. Руки его лежали на столе, а затылок прижимался к мягкой груди Антонины. Было тихо, только из соседней комнаты раздавалось ритмичное: скырр, скырр. Кот точил когти.
— Ну как тебе… владыка? — спросила Антонина, опуская ладони Андрею на плечи.- То ли тебе уже виделось во снах? Сиди, сиди! — остановила она, когда Ласковин попытался встать.- Силу еще восстановить надобно!
Андрей и сам почувствовал, как дрожат мышцы.
— Сейчас, сокол! — Антонина отстранилась и прошуршала тапочками на кухню.
Спустя минуту перед Ласковиным оказалась пиала с горячей, пахнущей пряностями и парами спирта жидкостью.
Андрей пригубил… и выпил тотчас! Залпом, хотя напиток был обжигающе горяч. Густое сладкое варево, крепкое, вкусное, немедленно всосавшееся. Сразу — в кровь. Ласковин выдохнул жаркий пряный пар и засмеялся от возникшей легкости.
— Не ошиблась я в тебе! — сказала Антонина, беря Андрея за локоток.- Пойдем, сокол мой!
— Далеко? — спросил Андрей, продолжая улыбаться. Ему сейчас все было трын-трава.
— Близехонько! — И потянула вверх, буквально поставила на ноги.
«Да, силенки у нее, для женщины, будь здоров!» — подумал Ласковин.
Оказавшись на ногах, он попробовал освободиться от ее рук, но ворожея не отпустила.
— Ты еще слаб,- мягко сказала она,- упадешь!
— Я? — Андрей хотел возмутиться (он чувствовал себя превосходно!), но понял: да, слаб.