И снова жалобные причитания о невосполнимой потере и трагедии времени. И смакуемые воспоминания о еще десятке подобных убийств. Затем торжественное оповещение о дне траура и о том, что через час известный артист, «близко знавший покойного», и менее известный ученый-социолог проведут часовую пресс-конференцию о гибели выдающегося человека. Так что, уважаемые телезрители, оставьте ваши дела и не отходите далеко от экранов!
Ласковин минут тридцать взирал на этот спектакль, пытаясь выловить хоть что-то конкретное, но узнал лишь, что «не было у нас человека нравственнее и духовнее». И что нет в городе бездомного или голодного, который бы не «приобщился к истинно петербургской культуре», о которой «так радел усопший». Еще назывались фантастические суммы, которые были перечислены в учрежденный Пашеровым фонд «Русский ренессанс». Банк «Народный» — сто миллионов, банк «Нерушимый» — двести миллионов, банк «Звезда» — пятьсот миллионов… Никто из соболезнователей не задался вопросом: почему вдруг господа банкиры так расщедрились?
Игорь Саввич выглядел подавленным. Ласковин даже припрятал бумажку с телефоном пресловутого Михаила. Не дай Бог, батюшка решит пойти с повинной! Но два часа телевизионного лицедейства, как ни странно, сказались на отце Егории благотворно: он разозлился. Как уже было известно Андрею, гнев для отца Егория был лучшим лекарством от депрессии. Наконец, после фразы о «согнутых тяжким бременем утраты» Потмаков выключил телевизор.
Ласковин, впрочем, уже сорок минут игнорировал экран: копался в корейском автоответчике, который вдруг перестал принимать в расчет, дома ли его хозяин.
— Итак,- произнес Андрей, установив, что придется менять весь блок,- что будем делать?
— Ничего! — отрезал Потмаков.- Похерим. Бог им судья!
«Хороший ответ,- подумал Андрей.- Исчерпывающий».
— Я бы пообедал,- сказал он вслух.- Полтретьего уже.
— Пойдем,- согласился Игорь Саввич. Около пяти приехал Смушко. Подмигнул Андрею, показав портрет на полполосы в траурной рамке.
А отцу Егорию сказал:
— Хороший день. Еще шестьдесят тысяч надыбал!
— Что-то ты больно весел? — подозрительно спросил Потмаков.
— Девка плачет — солдат веселится! — усмехнулся Смушко.- Чужая смерть способствует щедрости. Ибо напоминает о бренности жизни нашей!
— Тьфу! — сплюнул отец Егорий.
— Батюшка! На пол! — укорил Смушко.- А ведь прав я! Любой директор похоронной конторы вам подтвердит!
— Чушь несешь! — строгим голосом произнес отец Егорий.
— Люди погибли!
— Да,- согласился староста.- Погибли. Так пусть хоть польза будет от их смерти. Неужто один бандит десяти детишек не стоит?
— Не нам мерять! — проворчал Игорь Саввич. Но аргумент был веский.
— Поеду я,- сказал Ласковин.- Меня ждут.
— Завтра-то как? — спросил Степаныч.- Навестишь?
— У тебя же день рожденья! — вспомнил Потмаков.- Тридцать лет! Нет, давай-ка оставайся.
А завтра…
— Не могу, отец Егорий! — улыбнулся Андрей.- Невеста ждет!
Само вырвалось. Еще можно было на шутку обернуть, но… не хотелось.
Потмаков строго посмотрел на своего подопечного:
— Невеста?
— Я все помню,- сказал Андрей.- Завтра приеду. Если что — телефон есть.
— Ладно уж,- проворчал Игорь Саввич.- Обойдемся.
— Наташа,- проговорил Ласковин.- Тебе пошел бы камин.
— Я думаю! — Девушка засмеялась. Волосы у нее на затылке были мягкими, как кроличья шерстка.
— Андрей! Ты меня… м-м-м… беспокоишь! — предупредила полушутя.
Голова ее лежала на коленях Ласковина, узкая ладошка медленно двигалась влево-вправо над огнем свечки.
— Я думаю, ты — реликт! — сказал Андрей.- Мы занесем тебя в Красную книгу и будем охранять!
— Договорились!
Наташа повернула голову: в каждом зрачке по отраженному огненному язычку.
— Ты и будешь меня охранять! — сказала она.- Ты теперь не у дел! А должен с кем-нибудь сражаться. Или за кого-нибудь!
Шутка, слишком похожая на правду.
— Слушай,- произнес Ласковин,- возьми в мае отпуск! Можешь?
— Могу. А зачем?
— Отвезу тебя в сказочный город! В город красных крыш, танцующих кукол и хрустальных замков!
— Давай,- промурлыкала Наташа и потерлась ухом о его руку.- А он где?
— Далеко! — тожественно произнес Андрей.- Но мы полетим туда, и ты будешь пить кофе по-венски, а лебеди будут класть на твои колени красноклювые головы!
— Как красиво! — прошептала Наташа, закрывая глаза.- Я все вижу! Я вижу замок на холме. И мельницу… Там есть мельница?
— Есть,- ответил Андрей.- Там есть мельница, и ратуша с волшебными часами, и узкие улочки, и музыканты, играющие перед собором…
— Ты все придумал? — прошептала Наташа.- Да?
— Нет,- ответил Андрей.- Ты же знаешь, у меня небогатая фантазия. Я ведь не поэт, я всего только телохранитель в отставке. Но я отвезу тебя в Прагу! Ты мне веришь?
— Да! — вздохнула Наташа.- Ты удивительный!
Она вслепую потянулась к его лицу, провела пальцами по подбородку, щеке…
— Ты ошибаешься! — Она чувствовала пальцами: он улыбается.- Ты ошибаешься: я обыкновенный! Самый обыкновенный!
Наташа открыла глаза, и лицо ее переменилось.
— Ты ошибаешься: я обыкновенный! Самый обыкновенный!
Наташа открыла глаза, и лицо ее переменилось. Так меняется бабочка, вдруг распахнувшая крылья. Или — когда расходится лед, открывая темное и бездонное зеркало глубины.