В том-то и дело, что с расходами следовало считаться. Гришавин Крепленому объяснил популярно, в какие суммы обходится крепленовская «халатность-некомпетентность». Фактические убытки, убытки от нарушения «режима». Отчитал даже за прибор ночного видения, взятый у вояк в счет прошлых услуг. Потому что прибор — тьфу! Баловство. А расчет совершен.
«Всякие разборки — потеря денег! — говорил Гришавин.- Всякое насилие сверх необходимого — убыток!»
Крепленому Гришавин напоминал калькулятор: выгодно — сделают из человека жареный фарш, невыгодно — пусть гуляет!
— Если мы его не прищучим,- сказал Крепленый,- потеряем авторитет.
Его и Коня. И сначала Коня, не хер ему своих людей распускать! Другим тоже урок будет!
— Коня трогать нельзя! — наставительно произнес Гришавин.- Конь — существо полезное. И под присмотром. Под моим присмотром. А авторитет ты уже потерял… — Гришавин выдержал паузу: ляпнет что-нибудь воровайка в свое оправдание? Не ляпнул. Смолчал.
— Даю тебе три дня,- строго произнес бывший партийный работник.- Через три дня ты этого молодца, Спортсмена, доставишь мне. Живым, понял? Я должен точно знать: Спортсмен этот сам по себе прыгает или на чьей-то веревочке!
— Сам он! Сам! Свободой клянусь! — воскликнул Крепленый.
— Ты,- тем же ровным голосом отвечал Гришавин,- так думаешь. А мне не думать, а знать надо. Я за вас всех отвечаю, понял? Ты, я знаю, ментов подключил своих?
— Угу,- кивнул Крепленый — Пусть пайку отрабатывают!
— Отключи,- распорядился лидер.- Сам должен управиться! Говорил же — авторитет роняем! — И жестко: — Да, роняем! Потому возьмешь его и привезешь ко мне. Я решу, как авторитет этот снова поднять! Три дня, Крепленый!
— Да как я его найду без ментов! — взвился тот.- Четыре миллиона народу!
— Он тебя нашел,- напомнил Гришавин.-
И ты его… нашел. И просрал! Людей подбирать не умеешь! Распустил кадры! Пьют, пыхают, девочек наших совсем загоняли. А девочкам — работать. Им клиентов обслуживать, а не твоих мудозвонов! Распустил! Один фраерок двадцать твоих киздюков отметелил! Знаешь почему? Потому что все вы после семи бухие в жопу!
— Я трезвый был,- буркнул Крепленый, прикидывая, кто мог настучать. Да любой мог, еш его так!
— Молчи! — рыкнул Гришавин, наливаясь краской.- Бухие — все! А «ствол» он у тебя забрал!
«Ну, сука,- тоже багровея, подумал Крепленый.- Поймаю — собственные яйца сожрать заставлю! Как опозорил, сука!»
— Херня это,- подал голос телохранитель лидера Берестов. Вроде бы вступился, а по смыслу… — Херня это! Ему самому руками махать не требуется. На то люди попроще есть!
— Вот-вот,- проворчал Гришавин.- Вот их-то он и просрал!
«Опустить хотят,- мелькнуло в голове Крепленого.- Спортсмена просрал, бойцов проорал… снять Крепленого с места! Хрен вам в глотку! — злобно подумал он.- Довыеживаетесь! Соберем сходняк…»
— Все, Крепленый,- сказал Гришавин, буравя его глазками.- Три дня тебе. И учти: если этот Рэмбо, Спортсмен, пойдет на контакт — а он пойдет, нутром чую, просто так этакие дела не делают,- смотри не спугни!
— Не спугну,- обещающе процедил Крепленый.- Во сне его вижу, падлу! Я его…
— И не вздумай! — отчеканил Гришавин.- Он мне живой нужен, а не полудохлый!
— Ты что ж, спустишь ему? — как ни старался Крепленый, а прозвучало угрозой.
— Мудак,- сказал лидер, оборачиваясь к Берестову.- Просто полный мудак! Я, Крепленый, сам решу, что с ним делать. Может, убью, а может… куплю! Иди, Крепленый, работай! Берестов, проводи!
Берестов, бывший боевой офицер,- Афган, Молдова, Кавказ — смотрит на бывшего кидалу, бывшего зэка Крепленого, как солдат на гниду.
«Скомандуй, командир, и я сам тебе этого Спортсмена на блюде преподнесу. Хоть целого, хоть в виде рагу. А лучше этого, зэчишку! Скомандуй!»
Не командует Гришавин. Пока не командует.
— Пойдем, старина! — Легкий тычок в спину.- Машина ждет!
Проводив их взглядом, Гришавин вздохнул и потер кулаком глаз. Что за люди вокруг? Так хорошо дела развиваются — и пожалуйста. Какие убытки, какое варварство! Да уж, ломать — не строить. Малой кровью не обойдешься. Вот и сын из Франции вчера звонил: там тоже беспорядки… Да.
— Берестов,- сказал он вернувшемуся телохранителю.- Налей нам беленькой, на пару пальцев, за удачу!
Глава двенадцатая
Троллейбус, на котором ехал Ласковин, сломался. Вернее, сломалось что-то на линии, и вереница похожих на толстых тараканов троллейбусов выстроилась от Техноложки до Витебского.
А время шло. Перед этим Ласковин потерял полчаса, впустую съездив на Московский вокзал: хотел оставить в камере хранения часть денег и документы, кроме паспорта (права, лицензию и прочее). Но на Московском свободных ячеек не оказалось, и пришлось ехать на Варшавский, где народу поменьше. На Обводном Ласковин поймал «мотор», доехал до Троицкого, а там водила, пожилой дядька, вдруг вспомнил, что забыл заправиться, и предложил сделать небольшой крючок. «Минут на пятнадцать, ну не больше!» А лампочка у самого только-только замигала.
Ласковин вспылил, вылез из машины, не заплатив и не слушая дядькиных: «Ну чего ты, ну спросил, ну садись, довезу!»
Холод слегка остудил нервы. Но пока он шел к Московскому проспекту, понял, что не расположен к пешеходным прогулкам: озирался на каждую проезжающую машину, вздрагивал, если какая-нибудь из них вдруг подавала к тротуару. Зрелище тормозящего автомобиля, опускающегося стекла и автоматной очереди, выпущенной в лицо, буквально стояло у Ласковина перед глазами. Пройдя метров четыреста, до остановки, Андрей решил сесть в троллейбус. И вот «восьмерка», на которой он ехал, мало того что почти десять минут ползла до Витебского, так и вовсе застряла. Без надежды на будущее.