Ласковин подавил в себе желание стать этим добровольцем: немалое искушение — поработать руками против настоящего оружия.
Зал проявлял нерешительность. Только тогда, когда Бордо объяснил, что не собирается пробовать на зрителе клинок, а всего лишь просит удостоверить, что оружие — без подвоха и действительно острое, некий молодой человек взобрался на сцену и спустя полминуты подтвердил: да, все настоящее.
Далее Бордо приступил к делу. Взявши шашку обратным хватом, он очень медленно начал вдвигать (иного слова не подберешь) клинок в собственное предплечье.
Зрелище было жутковатое, даже без стараний оператора, уменьшившего общий свет на подиуме и запустившего мрачный барабанный бой.
Острие показалось с противоположной стороны руки, но Бордо остановился только тогда, когда клинок вышел наружу сантиметров на двадцать.
Зажегся свет в зале. Гаваа Бордо спустился вниз и неторопливо двинулся вдоль рядов, демонстрируя желающим свою руку. Желающих было немного. Абсолютное большинство в зале составляли женщины. Но Андрей не упустил случая и удостоверился: все честно. Клинок вошел в руку мага в промежутке между костями и проткнул ее насквозь. Потеки крови на самом оружии, натянувшаяся кожа там, где сталь пронзила плоть,- никакой подделки. Андрей заметил бисеринки пота, выступившие на мускулистом теле «тибетского мага».
Пройдя вдоль рядов, Бордо вернулся на сцену. Свет снова погас, а в медной чаше размером с кухонную раковину зажгли огонь. Опять забубнили барабаны. Бордо взялся за рукоять и резким движением выдернул клинок. Подскочивший ассистент тут же обмотал предплечье Бордо платком. Барабаны загрохотали во всю мощь динамиков, свет, кроме огня в чаше, погас вовсе. Потом вспыхнули все лампы, озарив и зал, и победно улыбавшегося «мага».
Бордо сорвал платок и швырнул его в огонь. Пламя стало фиолетовым, затем позеленело и через секунду вернулось к обычному цвету.
«Маг» снова отправился в странствие по залу. Андрей мог убедиться, что от раны не осталось никаких следов, если не считать некоторого количества засохшей крови. Да, это впечатляло.
«Незаурядный противник»,- подумал Ласковин и оглянулся на отца Егория.
Тот все еще хмурился, но скорее задумчиво, чем осуждающе.
Тем временем Гаваа Бордо перешел к показательной программе, состоящей из дюжины акробатических трюков, закончившихся стойкой на большом и указательном пальцах левой руки.
Желание Ласковина, чтобы «кандидат» оказался не замешан во взаимоотношения с сатаной, усилилось. Мужик был по-настоящему крут.
Следующий акт начался с приглашения добровольцев. На сцену была вынесена жаровня, полная раскаленных углей, вроде тех, над которыми жарят шашлыки.
Бордо зачерпнул рукой из чаши горсть тлеющих углей и принялся пересыпать их с ладони на ладонь… Отец Егорий, наклонившись к Ласковину, негромко произнес:
— Циркач. Пошли отсюда.
Когда они покидали зал, лишь немногие из зрителей обратили внимание на их уход. Большинство не сводило глаз со сцены, где красные угли отбрасывали тусклый отблеск на мускулистую грудь «тибетского мага».
— Не понравилось? — с некоторым удивлением спросила у отца Егория старушка билетерша.
— Наоборот, понравилось,- ответил тот и вышел на улицу.
Андрей был рад, что ему не придется разбираться с Гаваа Бордо (свою часть дела он понимал именно как физическое воздействие на уличенного в служении Злу), но слегка огорчен тем, что они ушли. Ласковин с удовольствием досмотрел бы «шоу» до конца.
Спустя час они были уже дома, поужинали и занялись кто чем: отец Егорий читал, Андрей смотрел телевизор, «Времечко», а Степаныч, развалясь в кресле, кушал ложкой ананас и проглядывал «Коммерсантъ-Daily».
Снаружи раздался басовитый лай: спустили на ночь собак.
— Вот,- вдруг произнес Ласковин.- Посмотрите, отец Егорий! Натуральный бес!
Игорь Саввич оторвался от книги, посмотрел.
— А… — произнес Григорий Степанович, тоже поглядев на экран.- Шут… индийский!
— Почему индийский? — удивился Ласковин.
— Так, к слову пришлось,- ответил Смушко.
— Верно,- пробасил отец Егорий.- Бес! Но в Москву мы не поедем, давай пока здесь трудиться!
— Высоко забрался, подлец,- произнес, вдруг заинтересовавшись, Смушко.
— Поэтому и забрался,- проворчал Игорь Саввич.
— Так, по-твоему, батюшка, кто быстро на шесток влез, тот и бес?
— По плодам узнаются праведные и грешные.
И лжепророки, и святые — тоже узнаются по плодам, что приносят дела их.
— Однако у картошки и у хурмы вкус разный,- напомнил Смушко.
— Зато Божьи заповеди — одни на всех! — сердито сказал отец Егорий.- Тебе бы стыдно, староста, такое говорить!
— Согрешил,- согласился Степаныч и посмаковал ананас.- Не согрешишь — не покаешься. Батюшка, нам тут в ящик одну газетенку подкинули, «Бурдель» называется. Любопытная по-своему газетенка. Взгляни, может, что заинтересует. Она там, в прихожей, на тумбе лежит.
Игорь Саввич внимательно посмотрел на своего старосту. Нет, тот не шутил. А если Смушко не шутит, к его словам следует прислушаться.
— Я принесу,- сказал Андрей.
Едва взглянув на обложку, он сообразил, почему Степаныч предложил ее отцу Егорию.
Формально считалось, что Смушко ничего не знает о тайной миссии Потмакова. Но по-настоящему скрыть что-либо от этого очень неглупого и весьма проницательного человека было невозможно. По негласной договоренности и Смушко, и отец Егорий делали вид, что староста ничего не знает. Игорь Саввич не хотел втягивать Степаныча в эти неприятные дела, а Смушко считал, что, если понадобится, духовный его все расскажет сам.