— И на лугах. Но любит еще и потревоженные места вроде расчищенных участков леса или обочин дорог. На вид образцы оказались свежими, так что доктор считает, что они застряли в волосах, когда тело перемещали. Раньше июля осока Ороно не плодоносит.
Теперь Джейн уже внимательно слушала то, что говорил Фрост.
— Ты сказал, это редкое растение. А насколько редкое?
— В мире есть только одно место, где растет эта осока. Долина реки Пенобскот.
— Где это?
— В Мэне. В районе Бангора.
Джейн поглядела в окно, на густую завесу из листьев, закрывавшую дом доктора Хильцбриха. «Мэн, — подумала она. — Брэдли Роуз провел здесь два года своей жизни».
— Риццоли, — сказал Фрост. — Я хочу вернуться.
— Что?
— Я не должен был бросать тебя. Мне нужно вернуться в команду.
— Ты уверен, что время пришло?
— Мне это необходимо. Я должен помочь.
— Ты уже помог, — ответила Джейн. — С возвращением.
Когда Риццоли повесила трубку, в комнату вошел доктор Хильцбрих с тремя толстыми папками в руках.
— Вот дело Джимми, — объявил он, передавая папки Джейн.
— Я хочу узнать еще кое-что, доктор.
— Да?
— Вы сказали, что институт закрыли. А что произошло со зданием?
Он покачал головой.
— Его выставили на продажу много лет назад, но покупателя так и не нашлось. Застройщиков этот участок не интересует, потому что находится черт-те где. У меня нет возможности платить налоги, и я вот-вот его потеряю.
— Там сейчас никого нет?
— Здание уже много лет закрыто.
Джейн снова посмотрела на часы, пытаясь понять, сколько времени осталось до наступления темноты. А затем перевела взгляд на Хильцбриха.
— Расскажите, как туда добраться.
31
Лежа без сна на заплесневелом матраце, Джозефина глядела во мрак своей темницы и вспоминала события двенадцатилетней давности, тот день, когда они с мамой бежали из Сан-Диего. То самое утро, когда Медея стерла кровь с пола, вымыла стены и избавилась от человека, ворвавшегося в их дом и навсегда изменившего их жизнь.
Они пересекли мексиканскую границу, но даже когда машина на полной скорости мчалась по засушливым просторам Нижней Калифорнии, Джозефину все еще трясло от страха. Медея же сохраняла мрачное спокойствие и сосредоточенность, ее руки уверенно и твердо держали руль. Джозефина не могла взять в толк, как маме удается сохранять самообладание. Тогда она очень многого не понимала. В тот день она по-настоящему узнала свою маму.
В тот день она поняла, что ее мать — львица.
— Все это я сделала ради тебя, — объясняла Медея, пока их машина с грохотом катилась по мерцавшему на жаре асфальту. — Я сделала это, чтобы мы остались вдвоем. Мы семья, дорогая, а семья должна держаться вместе. — Она поглядела на свою испуганную дочь, которая сидела рядом, съежившись, словно раненое животное. — Ты помнишь, что я рассказывала тебе о нуклеарной семье? Как ее определяют антропологи?
Только что в их доме истек кровью какой-то мужчина.
— Ты помнишь, что я рассказывала тебе о нуклеарной семье? Как ее определяют антропологи?
Только что в их доме истек кровью какой-то мужчина. Они избавились от тела и сбежали из страны. А теперь мама спокойно читает ей лекцию по теоретической антропологии?
Медея заметила недоверие в глазах дочери, но все равно продолжала:
— Антропологи скажут тебе, что нуклеарная семья — это не мать, отец и ребенок. Нет, это мать и дитя. Отцы приходят и уходят. Они уплывают за море, уходят на войну и часто не возвращаются. А вот мать с ребенком связаны навеки. Мать и дитя — это базовая единица. Мы с тобой и есть такая единица, и я буду до последнего защищать ее — защищать нас. Поэтому нам пришлось пуститься в бега.
Вот они и сбежали. Уехали из города, который полюбился им обеим, города, который был их домом в течение трех лет — этого срока хватило, чтобы обзавестись друзьями, укрепить связи.
И вот теперь, ночью, после единственного выстрела, связи навеки оборвались.
— Загляни в бардачок, — сказала Медея. — Там лежит конверт.
Ее дочь, по-прежнему в оцепенении, нашла конверт и раскрыла его. Там лежали два свидетельства о рождении, два паспорта и водительские права.
— Что это?
— Твое новое имя.
Девочка открыла паспорт и увидела свою фотографию — она смутно припоминала, что по настоянию матери позировала для этого снимка несколько месяцев назад. Она не поняла тогда, что это фото на паспорт.
— Что ты о нем думаешь? — поинтересовалась Медея.
Ее дочь уставилась на имя. «Джозефина».
— Красивое, правда? — спросила Медея. — Это твое новое имя.
— Зачем оно мне? Почему мы снова его меняем? — Голос девочки повысился до истеричного крика. — Зачем?
Притормозив у обочины, Медея остановила машину. Она обхватила руками лицо дочери и заставила девочку посмотреть ей в глаза.
— Мы делаем это, потому что у нас нет выбора. Если мы не сбежим, меня посадят в тюрьму. Меня заберут у тебя.
— Но ты ведь ничего не сделала! Не ты его убила! А я!
Медея ухватила дочь за плечи и как следует встряхнула девочку.
— Никогда никому не говори об этом, поняла? Никогда. Если нас когда-нибудь поймают, если полиция нас обнаружит, ты должна сказать им, что стреляла я. Говори, что я убила этого человека, а не ты.
— Зачем тебе нужно, чтобы я врала?