«Почему я не могу вспомнить, как сюда попала?»
Последнее ее воспоминание было связано с Саймоном Криспином. Звук его встревоженного голоса, крики во мраке музейного цоколя. Но та тьма была другой, не такой, как теперешняя.
Ее глаза снова распахнулись, но в этот раз не тошнота, а страх сковал все ее внутренности. Преодолевая головную боль, Джозефина приняла сидячее положение. Она слышала биение собственного сердца и свистящий шум крови в ушах. Протянув руку за пределы матраца, Джозефина ощутила под пальцами холодный бетонный пол. Она пошарила по нему и на расстоянии вытянутой руки обнаружила кувшин с водой. Мусорное ведро. И еще что-то мягкое, покрытое хрустящей пленкой. Сдавив предмет, она почувствовала кисловатый аромат хлеба.
Джозефина шарила все дальше и дальше, и, когда она отважилась постепенно сползти с матраца, казавшегося безопасным островком, ее темный мирок стал расширяться. Джозефина ползла на четвереньках, скребя по полу гипсом. Оставив матрац за спиной, во мраке, она вдруг испугалась, что не сможет отыскать его вновь и ей придется вечно скитаться по холодному полу в поисках этого жалкого подобия удобства. Однако пустыня оказалась вовсе не таким уж огромным пространством — проползши совсем чуть-чуть, она наткнулась на грубую бетонную стену.
Опершись на нее, Джозефина приняла вертикальную позу. Напряжение было столь велико, что она еле удержалась на ногах. Прислонившись к стене, Джозефина закрыла глаза и стала ждать, когда в голове прояснится. Теперь она слышала и другие звуки. Стрекот насекомых. Шорох, исходящий от бегущей по полу невидимой твари. И все это на фоне беспрестанно капающей воды.
Джозефина поковыляла вдоль стены, исследуя пределы своей темницы. Всего несколько шагов, и она оказалась у первого угла, что странным образом успокоило ее, — это означало, что тьма не бесконечна и что ее прогулка вслепую не приведет к падению в пропасть где-нибудь на краю этого мирка. Прихрамывая, Джозефина двинулась дальше — исследовать следующую стену. Десяток шагов, — и она оказалась у второго угла.
В ее голове темница постепенно обретала очертания и форму.
Джозефина прошла вдоль третьей стены и снова добрела до угла. Двенадцать шагов на восемнадцать, подумала она. То есть семь на одиннадцать метров. Бетонные стены и пол. «Подвал», — догадалась Джозефина.
Она двинулась вдоль следующей стены, и ее нога натолкнулась на какой-то откатившийся в сторону предмет. Потянувшись вниз, Джозефина дотронулась до него пальцами. И нащупала нечто изогнутое, кожаное, с неровной, усеянной стразами поверхностью. И с каблуком-шпилькой.
Женская туфля.
В этом месте побывала еще одна узница, решила она. Еще одна женщина спала на этом матраце, пила воду из этого кувшина. Джозефина бережно взяла туфлю в руки и принялась ощупывать пальцами каждый изгиб, пытаясь узнать хоть что-нибудь о ее владелице. «Моя сестра по несчастью», — пронеслось в голове у Джозефины. Туфля оказалась маленькой, тридцать шестого или тридцать седьмого размера, ее украшали стразы — наверняка выходная обувь, какую надевают с красивым платьем и сережками, чтобы провести вечер с любимым мужчиной.
«Или с этим преступником», — заключила Джозефина.
Вдруг ее затрясло — от холода и отчаяния. Обхватив себя руками, Джозефина прижала туфлю к груди. Вещица принадлежала погибшей женщине, в этом не было никакого сомнения. Сколько других девушек сидели здесь взаперти? И сколько еще будут сидеть после нее? Вздрогнув, она втянула воздух и вообразила, что ощущает их запах, ощущает страх и отчаяние каждой женщины, дрожавшей в этой тьме — тьме, обостряющей все чувства.
Вещица принадлежала погибшей женщине, в этом не было никакого сомнения. Сколько других девушек сидели здесь взаперти? И сколько еще будут сидеть после нее? Вздрогнув, она втянула воздух и вообразила, что ощущает их запах, ощущает страх и отчаяние каждой женщины, дрожавшей в этой тьме — тьме, обостряющей все чувства.
Она слышала шум крови, пульсирующей в ее артериях, чувствовала, как холодный воздух воронкой внедряется в ее легкие. А еще — вдыхала запах влажной кожи, исходящий от туфельки, которую прижимала к себе. Когда теряешь зрение, начинаешь замечать то невидимое, на что раньше не обращала внимания; так происходит с луной: по-настоящему ее видишь лишь после того, как садится солнце.
Вцепившись в туфлю так, словно это был ее талисман, Джозефина заставила себя продолжить изучение темницы — а вдруг во мраке скрываются еще какие-нибудь признаки бывших узниц? Она представила себе пол, заваленный разбросанными вещами погибших женщин. Тут — часы, там — помада. «А найдут ли здесь в один прекрасный день что-нибудь, оставшееся от меня? — подумала Джозефина. — Останется ли от меня какой-нибудь след, или я буду одной из напрочь исчезнувших женщин, о последних часах которых никто никогда не узнает?»
Внезапно в стене обнаружилось углубление, и бетон сменился деревом. Джозефина остановилась.
«Я нашла дверь», — решила она.
Ручка поворачивалась легко, однако сдвинуть дверь с места Джозефине так и не удалось — засов закрыли с внешней стороны. Она начала кричать и барабанить кулаками по дереву, но дверь оказалась крепкой, и в результате своих ничтожных попыток Джозефина только расшибла руки. Обессилев, она навалилась спиной на дверь и сквозь биение собственного сердца услышала еще один звук, заставивший ее окаменеть от страха.