Ада была одета в ту одежду, которая полагается женщине ее положения, так что все ее тело было укутано многими слоями юбок и складками неживой ткани. Рука Инмана на ее талии коснулась корсета из китового уса, и, когда она сделала шаг назад и взглянула на него, корсет скрипнул от ее движения и глубокого вздоха. Ада предположила, что он, возможно, ощущает ее как водяную черепаху в панцире, дающем мало основания думать, что внутри находится живое существо, теплое и покрытое кожей.
Они спустились вниз по ступеням, и распахнутая дверь, когда они прошли мимо нее, была как обещание между ними. Подойдя к переулку, Ада повернулась и приложила указательный палец к пуговице на воротнике Инмана, останавливая его.
— Дальше не надо, — сказала она. — Возвращайтесь назад. Как вы сказали, мы еще увидимся.
— Я надеюсь, что это будет скоро.
— Тогда мы оба будем на это надеяться.
В тот день они думали, что Инман будет отсутствовать самое большее несколько месяцев. Однако война повернула так, что его отсутствие затянулось намного дольше, чем они оба рассчитывали.
Вся в делах
Инман придерживался указаний карты, искусно нарисованной мулатом, когда шел через местность, которую местные жители называли предгорьем. Ночи стояли холодные, и листья на деревьях уже начали менять свой цвет. После почти целой недели, проведенной в пути, он достиг того места, которое на карте было лишь белым пятном у самого ее края, и теперь он видел перед собой Голубой хребет, паривший, словно медленно плывущий в небе дым. Ему понадобилось больше трех ночей, чтобы миновать отвратительную местность под названием Счастливая долина, — длинную широкую полосу пахотной земли и пастбищ у подножия гор. Там было слишком открытое место, чтобы чувствовать себя спокойно днем, по ночам слышались револьверные выстрелы и виден был свет факелов, по дорогам все время разъезжали темные всадники, которых Инман пропускал, много раз прячась в канавах и стогах сена. Он полагал, что это всадники из отрядов внутреннего охранения; все они были пьяны, как охотники на енотов перед рассветом. Они искали федералов, бежавших из тюрьмы в Салисбери, и были скоры на расправу. В долине на большом расстоянии друг от друга стояли огромные дома с белыми колоннами. Они были окружены россыпью лачуг, так что казалось, что долина разрезана на феодальные лены. Инман смотрел ночью на свет в окнах этих домов, понимая, что он воевал за тех мужчин, что жили в них, и это вызывало у него досаду. Ему хотелось побыстрей попасть в малонаселенные области гор, где, как он надеялся, люди будут создавать меньше препятствий на его пути. Инман постарался как можно быстрее покинуть опасные дороги равнины и вышел на узкую проселочную дорогу, которая шла на север, поднимаясь вверх на хребет, а затем резко спускалась в глубокое ущелье, на дне которого текла река, потом снова упорно поднималась по направлению к гребню Голубого хребта.
Инман шел по ней часть одного дня и весь следующий день, а стена гор все так же маячила перед ним, и дорога тянулась бесконечно. Она вскоре привела его в более позднюю стадию осени, так как в высокогорье времена года начинались намного раньше; земля там была усыпана листвой, которой было так же много, как и на самих деревьях.
К вечеру начался холодный дождь, и Инман без особого удовольствия шел остаток дня в темноте.
Уже далеко за полночь, почти падая от усталости, мокрый, как выдра, он наткнулся на большой каштан с дуплом, кора вокруг которого зажила и была похожа на толстые губы. Инман забрался внутрь, и хотя там хватало места, только чтобы сидеть на корточках, по крайней мере в дупле было сухо. Он сидел там долго, слушал шум дождя, скручивал сухие листья, катая их между пальцами, а потом выбрасывал в темноту. Найдя приют в дереве, он начал ощущать себя промокшим ночным духом, каким-нибудь гномом или троллем — изгнанным, обиженным и готовым внезапно наброситься со злости на прохожего. Позже он то дремал, то просыпался, ожидая утра, а затем наконец крепко заснул, угнездившись в самом сердце каштана.
Инман снова увидел свой сон о Фредериксберге и вскоре после рассвета проснулся, дрожащий и в мрачном настроении. У него было такое чувство, будто все вокруг него стало совсем не таким, каким было накануне. Он старался вылезти из сердцевины дерева, но обнаружил, что вся нижняя половина его тела словно омертвела. Инман выкарабкался из дупла, подтягиваясь на руках. Он не чувствовал ног, будто все, начиная от пояса, у него было отпилено. Словно там ничего нет, и он сам находится в процессе превращения в какой-нибудь призрак, и его тело тает снизу и растворяется в воздухе, как будто остаток пути ему придется проделать в виде дымки или тумана.
Эта мысль имела свою привлекательность. Странствующая тень.
Инман вытянулся на земле на мокрой подстилке из листвы и посмотрел вверх сквозь ветви деревьев и падающие с них листья. Серые облака затянули небо. Голубые клочки тумана, прозрачные и бледные, как тающий пороховой дым, двигались сквозь верхний полог из каштановых и дубовых ветвей, приглушая яркость осенней листвы. В лесу захлопала крыльями перепелка — глубокий сильный звук, похожий на биение его сердца за мгновение перед этим. Он приподнял голову и прислушался, думая о том, что, даже если это его последний день на земле, ему следует быть бдительным. Но в этот момент хлопанье крыльев стало реже и постепенно затихло в лесу. Инман посмотрел на нижнюю часть своего тела и со смешанным чувством обнаружил, что он, оказывается, еще не совсем превратился в туман. Он попробовал двинуть ногами, и они ответили на этот призыв. Затем потер лицо ладонями и одернул мятую одежду. Он промок до нитки.